Тибет, или Изумрудная Чаша Патриарха - [46]
«…Но как же этот фашист? Живой, здоровый, и я бы с ним наперегонки не бегал. Всё равно обгонит».
Тем временем путешествие шло уже на таких высотах, что непальские лошадки начали взбрыкивать. Их то и дело приходилось успокаивать легкими поглаживаниями, похлопываниями по крупу и даже спокойными разговорами. Виктор внезапно почувствовал неимоверную лёгкость. Казалось, что ему не далеко за сорок, а неутомимые восемнадцать. Но журналист не спешил вперёд. Он знал, что так начинается горная болезнь: от недостатка кислорода в крови человек начинает вести себя неадекватно и обычно это плохо заканчивается. Лавров, наоборот, замедлил ход и постарался дышать спокойнее и реже. Никакой зелёной растительности здесь уже не было. Где-то внизу висели облака, закрывая своей пелериной неимоверные гималайские пропасти.
– Здесь не был даже я, – задумчиво произнёс Цамба во время очередного привала, медленно разжёвывая бобы, которые дал путешественникам в дорогу заботливый Аман Накарми.
– Что ж ты за сорок пять лет жизни не удосужился сходить к Будде? – подколол товарища Виктор.
– Ну, не все же туристы такие сумасшедшие, как ты, – принял вызов Цамба.
Виктор попытался вынуть планшет, но это, конечно, было бесполезно на высоте, большей, чем верхушка Эльбруса.
– Искать связь на такой высоте – всё равно, что пытаться дышать воздухом из воздушного шарика на глубинах Тускароры, – заключил Виктор, безрезультатно поводив пальцами по экрану планшета.
Цамба не оценил шутку украинца в силу того, что его образование было на уровне аборигена Папуа-Новой Гвинеи. Тогда Виктор достал спутниковый телефон и, развернув небольшой приёмник, начал ждать… Прошло не более двадцати минут, и он соединился с Цимошем.
– Мирослав, – Виктор перешёл на украинский язык, – я дошёл до верхней точки маршрута. Дневники у меня /…/ Нет, пока за ними никто не охотится, но могут. /…/ Да, нормально /…/ Держим путь в Царанг, думаю, там уже будет опасно /…/ Ты это… если что, бойцов подгони. Я один не справлюсь /…/ Алло, алло… Ч-чёрт…
Спутник улетел, и короткий сеанс связи окончился. Виктор не просто так перешёл на украинский. Он, конечно, верил Цамбе, но, как разведчик, понимал, что всем людям, даже близким друзьям, нужно доверять только до определённого момента. Даже если Цамба знал русский и скрывал это, свободный беглый украинский язык был для шерпа недоступен.
Цамба сидел в стороне и заканчивал трапезу.
– На каком языке ты разговаривал? – спросил проводник.
– На родном, – ответил Виктор.
– Странно, ни одного слова не понял, – улыбнулся шерп.
– Ну, я ведь тоже не понимаю язык ло-па, – уклонился от откровений Лавров.
– А я немного знаю по-русски, но когда говорю, почему-то женщины краснеют, – простодушно рассказал шерп. И Виктору стало немного стыдно за свои подозрения в шпионаже: как можно ждать каких-то козней от этого простодушного человека.
– Представляю, что ты выучил, если у женщин уши вянут, – сквозь смех ответил Лавров.
Тропа начала понемногу спускаться вниз, и Виктор вздохнул с облегчением. «Чувствовать себя на такой высоте, без деревьев, травы и цветов – это всё равно, что стоять голым на Крещатике средь бела дня», – думал журналист.
Крещатик… интересно, где он сейчас? Если посмотреть куда-то в синюю дымку, то можно себе только представить… Каштаны, лёгкий ветерок, выход на Владимирскую горку…
Виктор вышел из своих мыслей, когда Цамба привязывал его к себе веревкой.
– Туман! Он бывает такой густой, что вытянутой руки не видно. Где мы тогда будем друг друга искать? – сказал проводник по-хозяйски.
Виктор улыбался. То ли воспоминания о родине размягчили его, то ли эта трогательная забота простого неграмотного парня – в чём-то совершенно дикого, но абсолютно искреннего.
Туман действительно начал сгущаться. И вот уже идущего впереди Цамбу не было видно. Виктор продолжал думать о Киеве. Вспоминалась последняя фотовыставка, которая была откровенно неудачной. Пустые стенды экспозиции о Бутане. Косые взгляды специалистов, будто говорящие: «Халтуришь, Лавров?…» Как-то скомкано всё в последнее время…
Вдруг Виктор услышал резкий окрик Цамбы, сразу за которым почувствовал сильное натяжение троса и резкий рывок вперёд. Он упал и покатился, сопротивляться было бесполезно. Цамба сорвался вниз и тянул его за собой. Виктор на сумасшедшей скорости летел по тропе куда-то в густой туман. Он старался сгруппироваться, но это не удавалось. Единственное, что он успел – выхватить из-за пояса ледоруб, который взял на всякий случай, когда покупал альпинистское снаряжение. Это его и спасло. Уже у самого края, срываясь в бездну, журналист ударил ледяной киркой о скалу, и она – о, счастье! – воткнулась в трещину между камнями. Лавров повис на одной руке. Его с неимоверной силой увлекал в пропасть висевший внизу Цамба.
Виктор болтался из стороны в сторону, его рука едва выдерживала нагрузку. Казалось, что ещё немного, и она вылетит из локтевого сустава и останется с ледорубом, а бедолаги-путешественники улетят в глубокое ущелье. Однако, найдя статичное положение, Лавров опёрся ногой на один из уступов в скале, взялся второй рукой за какую-то выбоину и немного освободил от нагрузки руку, крепко держащую ручку ледоруба. До края, с которого сорвался Виктор, было не больше метра, но как же он был несоизмеримо далёк.
