Тиберий - [37]

Тиберий направлялся в курию в надежде на серьезный деловой разговор. У него не было готовых решений по большинству проблем, и он намеревался основательно обсудить ситуацию со знающими и опытными в вопросах управления людьми, чтобы вовлечь их в круговорот государственных дел как персоналий, а не только в качестве исполнительных звеньев. Ему давно стало ясно, что принудительные и запретительные меры, предпринимавшиеся Августом, например, в части нравственности и ограничения роскоши, не приносят нужного результата. Законы реализуются через деятельность людей. И часто корень зол бывает сокрыт не в законодательстве, а в трансформации граждан под действием других законов: экономических и социальных. По наблюдению Цицерона, с упадком общества количество юридических актов общественного регулирования возрастает, но это не спасает больное государство. Поэтому Тиберий хотел не просто заставить сенаторов работать, а сделать их единомышленниками, творцами своего государства, как то было во времена республики.

На подступах к зданию курии носилки принцепса встречали величавые патриархи, радовавшие праздную толпу на форуме благородною осанкой и колыханием белых аристократических тог. Но, едва увидев выглянувшее из-за шторы лицо Тиберия, они разом преобразились из сенаторов в слуг и в льстивом порыве ринулись к носилкам, чтобы приветствовать монарха. Он с брезгливостью отшатнулся и инстинктивно задернул штору, однако в следующий момент, подчинив эмоции воле, снова раскрылся.

— Отцы-сенаторы, прошу вас позволить мне выйти, дабы я мог общаться с вами как равный с равными, а не будучи согбенным в лектике, — по возможности дружелюбно обратился он к встречающим. — И впредь попрошу соблюдать это правило. Пусть рабы угодливо бросаются нам навстречу, а мы с вами свободные граждане.

— И не надо забывать, что наш пример воспитывает плебс, — добавил он после паузы.

"Ага, он боится покушения, — подумали сенаторы, — потому и не подпускает нас к лектике. Он подозревает нас в недобрых намерениях. О темная личность!"

Этот эпизод испортил настроение Тиберия. С первого дня правления он пытался возвратить достоинство людям. Когда кто-то назвал его "господин", он тут же прервал говорившего и потребовал, чтобы больше его так не оскорбляли. Потом, немного успокоившись, пояснил: "Я господин для рабов, император для солдат, принцепс для всех остальных". В другой раз докладчик в сенате сказал, что обращается к сенату по воле принцепса, и назвал его дела "священными". Тиберий поправил льстеца, подсказав, что надо говорить: "по его совету"; а вместо "священные" употреблять слово "важные".

Едва началось заседание, как претор Помпоний Макр принялся сетовать, что в условиях обвального нарастания моральных преступлений государство ведет себя слишком пассивно, позволяя осуществлять подрыв своих духовных основ. Добившись одобрительного гула в зале, он спросил Тиберия, не возобновить ли дела об оскорблении величия римского народа. Принцепс задумался в поисках подвоха, но потом ответил утвердительно. Он сказал, что законы должны исполняться неукоснительно.

Настроение Курии резко изменилось. Сенаторы испугались, что с ними согласились. "О тиран!" — застыл в их напряженных лицах немой возглас.

Закон, о котором шла речь, был введен Луцием Корнелием Суллой около ста лет назад. Он был направлен против предателей в войске, мятежников, нередких в то смутное время, и, наконец, против магистратов, дурным управлением вредящих Республике. Впоследствии признанный мастер извращать суть республиканских установлений — Август исхитрился применить этот закон для борьбы с оппозиционной его режиму пропагандой. Таким способом он подверг осуждению неугодных ему писателей и поэтов. Причем сам Тиберий в молодости привлек к суду по этой статье злоумышлявшего против Августа сенатора и добился обвинительного приговора.

В мучительных потугах как-нибудь угодить страшному принцепсу сенаторы и подкинули ему этот отравленный клинок для политических разборок. Однако едва их затея удалась, как они испугались, что будут сами сражены тем же оружием.

В складывавшемся монархическом государстве исконно правящему сословию сенаторов объективно не было места. Поэтому аристократы толпились у трона, расталкивая друг друга локтями, чтобы пробиться к месту под солнцем. Магистратуры теперь стали марионеточными. Сенаторам более не были доступны задачи всего общества, и они всю свою политическую ловкость, ораторский дар обратили на конкуренцию друг с другом. В этой борьбе закон об оскорблении величия, в трактовке Августа, предоставлял им смертоносное средство в борьбе против бывших коллег, ныне ставших соперниками. Но шансы выжить в этой войне каждого против всех представлялись призрачными. И весь ужас сложившейся ситуации для сенаторов был олицетворен в принцепсе, поскольку именно его именем должны были вестись все эти разборки. Он персонифицировал в себе общественное противоречие, принял на себя порок системы.

Увы, Тиберий забыл о грандиозных планах, направленных на поиск путей оздоровления экономики, с которыми вошел в сенат. Едва он подтвердил непреложную истину о том, что законы должны исполняться, как ему тут же начали выкладывать всяческие кляузы на власть имущих. Больше всего порочащих стишков и цитат, подслушанных и подсмотренных вездесущими угодниками, было направлено, конечно же, против Тиберия, Августы и Друза. Принцепса укоряли в надменности, жестокости, скупости, пьянстве, в зависти к Германику, в уступчивости матери. Его называли убийцей Юлии, Постума, Гракха, а заодно — десятков других людей, которых он даже не знал. По адресу Августы и Друза тоже хватало моральных оплеух. И сенаторы под видом доброй услуги принцепсу с нескрываемым наслаждением смаковали остроумные и не очень нападки на него и его близких. Причудливое смешение лжи и правды придавало этому пропагандистскому оружию сильнейшие отравляющие свойства, и Тиберий задыхался от морального удушья. Однако он видел, как упиваются его унижением сенаторы, потому терпеливо молчал, не желая давать лишнего повода для злорадства.