Тиберий - [35]

Эти сведения принес принцепсу Луций Элий Сеян, человек, очень старавшийся помочь ему правильно сориентироваться в обстановке. В своем неуемном трудолюбии он обходил улицы совместным патрулем городских когорт и преторианцев. Во время этого рейда он обнаружил крамольные надписи и выловил декламаторов пасквилей.

— Благодарю тебя, Элий, — сказал Тиберий, глядя в честные глаза главного преторианца. — А этих подонков отпусти, пусть на собственном опыте убедятся в ошибочности своих лозунгов в отношении меня.

— Ты мудр и великодушен, император, — почтительно, но без видимой лести заметил Сеян.

— А против их надписей сделай свою: "Кто поверил в это, пусть идет ловить сестерции в брызгах фонтана". Или что-нибудь подобное.

— Остро, но стоит ли ввязываться в перепалку с уличным сбродом? Велика честь этим оборванцам. Они обрадуются и еще что-нибудь напишут.

— Правильно, вели все стереть, и дело с концом.

Несмотря на абсурдность и низкопробность этих нападок, Тиберий стал сторониться матери, чтобы не давать плебсу повода подозревать его в несамостоятельности. Естественно, у Августы такое поведение сына, только что поставленного ею у власти, вызвало крайнее недовольство. С той поры они уже не были ни сыном и матерью, ни друзьями, ни соратниками. Между ними начались скрытая вражда и соперничество.

Пока в столице проходил фарс по дискредитации и деморализации принцепса, драма на окраине государства вступила в новую фазу. После жестокой расправы с зачинщиками восстания в двух легионах, Германик, не позволяя солдатам опомниться, снарядил их в поход против двух других легионов, в которых волнения были лишь притушены уступками. Но, конечно же, он не собирался воевать, а предпринял только психическую атаку. С марша полководец послал командиру мятежных легионов Авлу Цецине письмо с ультиматумом. Если до его прибытия войско само не расправится с главарями заговора — предупреждал Германик — то он обрушит на них всю мощь римской армии, и уж тогда будет казнить всех подряд, не разбирая виновных и правых.

Цецина собрал офицеров, центурионов, знаменосцев и прочих благонадежных людей, чтобы ознакомить их с грозным посланием полководца. Те потом поделились тревожными сведениями со своими друзьями. Так в лагере произошел раскол. Большинство осознало, что может уйти от ответственности за восстание, откупившись жизнью своих лидеров. Офицеры умело руководили процессом моральной трансформации в легионах и в подходящий момент спровоцировали конфликт. Дело было ночью, поэтому солдатские разборки вылились в жестокую беспорядочную резню. Утром оставшиеся в живых в растерянности смотрели друг на друга, не понимая, кто они: герои или преступники. При виде тел растерзанных товарищей, разбросанных по всему лагерю, как после варварского нашествия, они никак не могли считать себя героями, значит…

Тут в лагерь явился сам Германик с мощным эскортом усмиренных легионов. Акцентировав внимание на трупах, он изобразил ужас и залился слезами. Пронзительные страдания полководца повергли солдат в шок. А он воскликнул: "Что вы наделали! Почему не дождались меня! То, что произошло, — не целительное средство, а бедствие! Нет прощенья вам, и себя я не прощу за то, что допустил такое!"

Однако уже на следующее утро Германик нашел спасительный ход, призванный очистить от скверны солдатские души. Он объявил по лагерю, что проступок можно искупить кровью, пролитой за Отечество, позор покрыть славой подвига. Осененные этим прозрением легионы начали подготовку к походу за Рейн. Так произошло превращение чувства собственной вины в ненависть к безвинным германцам.

Внезапно обрушившись на ничего не подозревавших варваров, которые вдобавок к обычной беспечности еще перепились во время своего традиционного празднества, римляне уничтожили все живое в радиусе сорока километров. Остатки некогда большого племени хаттов подчинились цивилизованным головорезам. Чтобы окончательно забылись трагические последствия мятежа, Германик двинул озверевшие полчища на херусков, самый непокорный германский народ, гордившийся победой пятилетней давности над легионами Квинтилия Вара. Внеся разлад в ряды врага и воспользовавшись помощью своих сторонников в стане германцев, римляне совершили успешный набег на поселение варваров и с богатой добычей возвратились к себе на левый берег Рейна. При этом была взята в плен жена Арминия, успешного вождя херусков.

Тиберий по этому поводу сделал доклад в сенате с многоречивыми похвалами Германику. А в завершение предложил присудить ему титул императора и триумф. Его предложение было принято, но вызвало массу кулуарных толков. Причем говорили не об успехах Германика и не о достойной оценке его дел принцепсом, а о том, сколь больно ранено самолюбие Тиберия. В характерной для принцепса тяжеловес-ности речи и напыщенности комплиментов приемному сыну сенаторы усматривали скрытую досаду. В присужденных герою наградах им виделось желание Тиберия отвести от себя подозрения в неприязни к Германику. А в это время в уличной толпе скандировались стишки о том, что Германик нанес поражение не столько варварам, сколько Тиберию, а Агриппина утерла нос Ливии.