Тиберий - [33]

Затем Германик аналогичным способом провел чистку среди центурионов. Они поочередно представлялись солдатской сходке, и большинством голосов определялось, кого оставить на службе, кого уволить.

В Риме же настроение было близким к паническому. Восставшие легионы и сами представляли угрозу государству, но еще большую опасность несла в себе возможность германского вторжения через границы, лишенные охраны. Пять лет назад племя херусков заманило в ловушку войско Квинтилия Вара и почти целиком уничтожило три легиона. И хотя после этого Тиберий сбил гонор с варваров, нанеся им чувствительное поражение, душевная рана римлян была свежа и кровоточила страхом перед косматыми германцами.

В столь тревожной обстановке народ вспомнил, что Тиберий умеет не только исподлобья неласково смотреть на простолюдинов, но и управляться с легионами, и бить этих страшных германцев. Плебс вышел на улицы и принялся митинговать, призывая вдруг ставшего хорошим и желанным принцепса отбыть к Рейну, чтобы воздействовать на бунтовщиков силой своих достоинств и авторитетом первого лица государства.

Однако Тиберий отмалчивался. Он не мог оставить Рим потенциальным заговорщикам. Если уж восстали солдаты, много лет воевавшие под его началом, то чего ожидать от сенаторов, по самой своей социальной природе враждебных монарху! Может так случиться, что он выйдет из Рима правителем, а прибудет в лагерь германского войска уже изгнанником. То-то Германик позабавится! А в такой ситуации Друз повернет паннонские войска против Германика, и начнется гражданская война. Воспользовавшись междоусобицей римлян, в страну вторгнуться германцы, иллирийцы, восстанут галлы. Опрометчивый шаг Тиберия может ввергнуть в омут несчастий всю цивилизацию. И это после четырех десятков лет относительно мирной жизни при Августе! Каким словом помянут потомки такого принцепса! Но, даже если предоставленный самому себе сенат сохранит верность принцепсу, как встретят его, Тиберия, в войсках? Не посчитает ли Германик этот визит покушением на свои права? Устоит ли он против соблазна втихую разделаться с соперником в собственных владениях, чтобы потом списать все на мятежников? Пока Тиберий восседает в Риме, любое выступление против него в провинции будет выглядеть покушением на официальную власть, изменой государству. Но, организовав "несчастный случай" с неосторожным принцепсом в своем лагере, Германик избежит необходимости идти войною на Рим.

Нет, Тиберий не мог рисковать, ведь его жизнь, порядком опостылевшая ему самому, принадлежала всему государству. Его благополучие было нужно им всем: и Друзу, и сенаторам, которые в противном случае перегрызутся друг с другом, и променявшему разум и совесть на всевозможные подачки и поп-шоу плебсу, чтобы он не стал жертвой кровавых авантюр очередного Цезаря, и даже самому Германику — во избежание преждевременного заражения души чумою власти. "Что за бессмысленные существа! — думал Тиберий. — Сейчас они ненавидят меня, жаждут моего смещения, моей гибели, но, если их чаянья сбудутся, они же сами захлебнуться в крови. Однако попробуй, скажи им об этом! Засмеют и растерзают! По одиночке они хитры и рассудительны, но все вместе — дурнее овечьего стада!"

Тиберию довелось множество раз смотреть в глаза смерти в дебрях германских лесов и в живописных верховьях Дуная. Он не боялся славной смерти в лучших римских традициях, но страшился пасть жертвой заговора, чьей-либо интриги. У некоторых народов считается позорной смерть от руки женщины. Тиберию же, насмотревшемуся подлости при дворе, самой ужасной казалась предательская смерть в результате измены. Это все равно, что быть заеденным навозными мухами. Ему живо представлялось злорадство его убийц. "Мы же говорили, что он ничтожен, и мы доказали это", — будут заявлять они. А толпа станет кричать в ответ: "Да, он не справился с властью! Он не Август!"

Вдобавок ко всему, еще и Ливия требовала, чтобы он срочно отбыл к восставшему войску и силой вырвал власть над легионами у Германика.

— Август даже в преклонных летах ездил на Рейн, — говорила она. — А ты вцепился в курию и выискиваешь подвохи в словах трусливых сенаторов, вместо того, чтобы заняться настоящим делом. Не бойся за Рим. Здесь остаюсь я, а у меня тут все схвачено!

— Вмешательством в дела Германика я лишь спровоцирую его к неповиновению, к чему располагает вся обстановка в мятежном войске, — пытался объяснить свою позицию Тиберий, — тогда как, будучи предоставленным самому себе, Германик не решится напасть на нас. Он еще слаб для открытой охоты за властью. Поверь, затронуть его сейчас — это то же самое, что напасть на противника из невыгодной позиции. Я взвесил "за" и "против", я знаю.

— Ты просто трус, ты слишком мал для трона принцепса! — насмешливо реагировала на это Августа. — Ты не Август. Может быть, ты боишься, что я сама в твое отсутствие воцарюсь тут? А что, выйду замуж за вздорного юнца Либона и посажу его на трон! Он хоть и правнук Гнея Помпея, но я сделаю из него монархиста.

Тиберий добросовестно прислушивался к критике, но не терпел насмешек. Еще в молодости он жаловался отчиму, что в народе распространяются сплетни, порочащие их семью. "Пусть говорят о нас дурное, лишь бы не могли сделать нам дурного", — примиряющим тоном успокаивал его мудрый Август. Но Тиберий продолжал терзаться от всякой хулы, брошенной в его адрес или в сторону его близких. Тон матери вызывал в нем отторжение смысла ее слов. Из одного только духа противоречия он готов был остаться при прежнем мнении. Впрочем, в данной ситуации эмоции толкали его в том же направлении, что и разум, то есть призывали никуда не двигаться. Однако, желая утихомирить страсти сограждан, принцепс все-таки собрал сенат и выставил на обсуждение вопрос о мерах по борьбе с мятежом в войсках.