TIA*-2. *This is Africa - [24]
Млять, а где автобус-то? А нету автобуса. Пешочком топайте, уважаемые пассажиры, прямо под дождём. Не ливень, к счастью, но и не сказать что «моросит». Нормальный такой дождик. Ещё и самолёт чёрт знает где поставили, уроды, метров двести до него идти, как минимум. Ладно, не сахарный, не размокну. Телефон в кармане, кстати, жужжит не переставая. Что за ажиотаж такой, интересно?
Заняв своё место, по соседству с каким-то упитанным высоченным негром в традиционной одежде, брезгливо поёживаюсь. Нет, не от соседства, а от контакта мокрого тела с тканью кресла. Ненавижу это ощущение, бр-р! Ладно, надо телефон отключать, взлетать же скоро. Только посмотрю, кто там названивал…
Ага. Два звонка с первого неизвестного номера, ещё звонок с другого, один от Робертсона и один от Бабы. Да, похоже, я пользуюсь популярностью сегодня. Нет, однозначно, решение сваливать было верным. Всё, кстати, трап отъехал, стюардесса начала обязательный ритуальный танец со спасательными жилетами.
Глядя на уходящую вниз землю, добросовестно пытаюсь вызвать внутри себя какую-то ностальгию, но не получается. Не скажу, что мне здесь было плохо, но связывать свою жизнь с этой страной я не собирался изначально, а сейчас, когда есть деньги и открыто столько возможностей, уж и подавно. Так что, бывай, Сьерра, не скучай без меня.
IV
ДРК, провинция Касайи-Ориенталь, Мбу́жи-Ма́йи, авеню Инга. Год спустя.
Огромные, толстые, как сардельки пальцы ловко пересчитали 100-долларовые купюры, свернули их в трубочку, перетянули резинкой и убрали куда-то под абакост, покрывающий необъятные телеса месье Жана Матете Н'Зембы. Интересно, сколько он весит? Килограмм под двести точно, я думаю, а скорее всего, и больше. Я, дождавшись окончания процедуры, смахнул камни обратно в бумажный кулёк, бросил его в сейф и захлопнул дверцу.
— Приятно иметь с Вами дело, Жан.
— С Вами тоже, Витали, с Вами тоже.
— Не хотите чего-нибудь выпить?
— Да, с удовольствием.
— Вода, кола, пиво?
— Пиво, пожалуйста.
Разгребя в холодильнике пакеты с водой, вытаскиваю две бутылки «Mützig». Здесь же варят, кстати, и для сваренного в самом геопроктологическом месте на глобусе бутылочного пива на удивление неплохо. Ещё здесь «Primus» и «Turbo King» делают, но я их редко беру — очень уж названия дурацкие.
Жан, в полном соответствии со здешними обычаями, лихо сорвал пробку зубами и выплюнул ей на пол. Я, как последний лох, открыл своё пиво о потёртый, обшарпанный стол. Оба делаем по большому глотку и расслабленно откидываемся назад. Честно сказать, обстановка в кабинете у меня такая, что открывание бутылок о мебель ничего особо не испортит. Видавший виды письменный стол, за которым сижу я, несколько таких же стульев и кресел, продавленный диван, покосившийся шкаф, облупившаяся краска на стенах, уже начавшая плесневеть по новой (чёрт, а ведь и пяти недель не прошло, как покрасили!). Дверь в туалет, явно помнящая ещё Первую Конголезскую войну. Протёртый линолеум на полу, как завершающий штрих. Из нового только сейф, холодильник и вентилятор. Ну, ещё ноут, но он не постоянно здесь, так что не считается. Впрочем, а перед кем выпендриваться? Тут у всех так, и это в лучшем случае.
— Как там забастовка в MIBA? Не договорились?
— Нет. Думаю, на следующей неделе у полиции закончится терпение, и она просто перестреляет зачинщиков.
MIBA, она же Societé minière de Bakwanga, это местное «наше всё». По идее, это горнодобывающая компания, но её значение этим далеко не исчерпывается. MIBA построила здесь абсолютно всё, кроме убогих хижин, в которых живёт большая часть местных. Для Кисайи-Ориенталь она примерно то же, что Севвостлаг для Колымы в 30-х. Собственно, сам Мбу́жи-Ма́йи был основан в 1914 году как лагерь горняков компании.
— Думаете, прямо так жёстко?
Толстяк, отхлебнув ещё пивка, беззаботно махнул рукой.
— Эх, Витали, это разве жёстко? Им не платят зарплату всего-то пять месяцев, и они уже решили бастовать! В старые времена, при Мобуту Сесе Секо, зарплаты по два-три года не платили. А тех, кто отказывался работать, закапывали живьём в отвалах. А сейчас…
Ещё один взмах рукой, теперь уже сокрушённый, и вновь глоток. Забавно, до чего он сейчас похож на мудаков в России, рассказывающих про «Зато вот при Сталине порядок был!». Впрочем, по костюму можно догадаться. Абакост здесь — это «некий месседж», как говорит Герыч. В основном носят люди определённых политических взглядов, что-то типа российских «православных имперцев-сталинистов». Короче, не нравится он мне, как вы уже поняли, наверное. Но бизнес прежде всего, а камни у него хорошие, так что «улыбаемся и машем», да.
— Да, Жан, порядок — важнейшая вещь! Если нет порядка, и каждый будет творить, что ему вздумается, страна ничего не добьётся…
— Совершенно верно, Витали, совершенно верно! Вы, кстати, как смотрите на то, чтобы сходить завтра в Tropical? После работы? Есть одна тема для разговора. Я приглашаю!
— Мм… да, конечно. На шесть Вам удобно?
— Отлично!
Хм… Надо же. Приглашает он. То есть, даёт понять, что обычай «белый платит» в данном случае не работает. Что-то ему от меня надо, однозначно… Но что? Ладно, вот в ресторане и узнаю. К тому же, там отлично готовят, так что, pourquoi pas?
Производственный роман из жизни африканских авантюристов. Алмазные прииски, негры с автоматами, саванна, преступления, малярия и прочая обыденность. Все герои и большая часть событий имеют реальных прототипов.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.