The Man of Property — Собственник - [10]

She ought to be very happy.'	Она должна быть очень счастлива".
Amongst the throng of people by the door, the well-dressed throng drawn from the families of lawyers and doctors, from the Stock Exchange, and all the innumerable avocations of the upper-middle class-there were only some twenty percent of Forsytes; but to Aunt Ann they seemed all Forsytes-and certainly there was not much difference-she saw only her own flesh and blood.	В толпе у двери — хорошо одетой толпе, состоявшей из семей докторов и адвокатов, биржевых дельцов и представителей всех бесчисленных профессий, достойных крупной буржуазии, — Форсайтов было не больше двадцати процентов, но тете Энн все казались Форсайтами — да и разница между теми и другими была невелика — она всюду видела свою собственную плоть и кровь.
It was her world, this family, and she knew no other, had never perhaps known any other.	Эта семья была ее миром, а другого мира она не знала; никогда, вероятно, не знала.
All their little secrets, illnesses, engagements, and marriages, how they were getting on, and whether they were making money-all this was her property, her delight, her life; beyond this only a vague, shadowy mist of facts and persons of no real significance.	Их маленькие тайны, их болезни, помолвки и свадьбы, то, как у них шли дела, как они наживали деньги, — все было ее собственностью, ее усладой, ее жизнью; вне этой жизни простиралась неясная, смутная мгла фактов и лиц, не заслуживающих особого внимания.
This it was that she would have to lay down when it came to her turn to die; this which gave to her that importance, that secret self-importance, without which none of us can bear to live; and to this she clung wistfully, with a greed that grew each day!	Все это придется покинуть, когда настанет ее черед умирать, — все, что давало ей сознание собственной значимости, сокровенное чувство собственной значимости, без которого никто из нас не может жить, — и за все это она цеплялась с тоской, с жадностью, растущей день ото дня.
If life were slipping away from her, this she would retain to the end.	Пусть жизнь ускользает от нее, это она сохранит до самого конца.

She thought of June's father, young Jolyon, who had run away with that foreign girl.	Тетя Энн вспомнила отца Джун, молодого Джолиона, который ушел к той иностранке.
And what a sad blow to his father and to them all.	Ах, какой это был удар для его отца, для них всех!
Such a promising young fellow!	Мальчик подавал такие надежды!
A sad blow, though there had been no public scandal, most fortunately, Jo's wife seeking for no divorce!	Какой удар! Хотя, к счастью, все обошлось без особенной огласки, потому что жена Джо не потребовала развода.
A long time ago!	Давно это было!
And when June's mother died, six years ago, Jo had married that woman, and they had two children now, so she had heard.	А когда шесть лет назад мать Джун умерла, молодой Джолион женился на той женщине, и теперь у них, говорят, двое детей.
Still, he had forfeited his right to be there, had cheated her of the complete fulfilment of her family pride, deprived her of the rightful pleasure of seeing and kissing him of whom she had been so proud, such a promising young fellow!	И все-таки он утратил право присутствовать здесь, он украл у нее, у тети Энн, полноту чувства гордости за семью, отнял принадлежавшую ей когда-то радость видеть и целовать племянника, которым она так гордилась, который подавал такие надежды!
The thought rankled with the bitterness of a long-inflicted injury in her tenacious old heart.	Память об этой обиде, нанесенной столько лет назад, отозвалась горечью в ее упрямом старом сердце.
A little water stood in her eyes.	Глаза тети Энн увлажнились.
With a handkerchief of the finest lawn she wiped them stealthily.	Она украдкой вытерла их тончайшим батистовым платком.
"Well, Aunt Ann?" said a voice behind.	— Ну, что скажете, тетя Энн? — послышался чей-то голос позади нее.
Soames Forsyte, flat-shouldered, clean-shaven, flat-cheeked, flat-waisted, yet with something round and secret about his whole appearance, looked downwards and aslant at Aunt Ann, as though trying to see through the side of his own nose.	Сомс Форсайт, узкий в плечах, узкий в талии, гладко выбритый, с узким лицом, но, несмотря на это, производивший всем своим обликом впечатление чего-то закругленного и замкнутого, смотрел на тетю Энн искоса, как бы стараясь разглядеть ее сквозь препятствие в виде собственного носа.
"And what do you think of the engagement?" he asked.	— Как вы относитесь к этой помолвке? — спросил он.
Aunt Ann's eyes rested on him proudly; of all the nephews since young Jolyon's departure from the family nest, he was now her favourite, for she recognised in him a sure trustee of the family soul that must so soon slip beyond her keeping.	Глаза тети Энн покоились на нем с гордостью: этот племянник, самый старший с тех пор, как молодой Джолион покинул родное гнездо, стал теперь ее любимцем; тетя Энн видела в нем надежного хранителя духа семьи духа, который ей уже недолго осталось охранять.
"Very nice for the young man," she said; "and he's a good-looking young fellow; but I doubt if he's quite the right lover for dear June."