The Firm. История компании McKinsey и ее тайного влияния на американский бизнес - [116]

Результаты позднейшего анализа пузыря на рынке недвижимости, в сущности, такие же: вины достаточно, чтобы возложить ее на всех по кругу, начиная с беспринципных банкиров и заканчивая сомнительными брокерами, занимавшимися недвижимостью, дезориентированными политиками, неумелыми регуляторами, руководителями центральных банков и жадными домовладельцами. Но хотя McKinsey могла иногда давать рекомендации брокерам, занимавшимся операциями с ипотечным жильем, и политикам, главным клиентом, приносившим фирме хлеб с маслом, был банк. Что же говорили в то время консультанты своим клиентам?

Первое, что они одобряли, это «способность оказывать влияние на регулятора». Эту мысль более правильно описывать формулой «захват регулятора».[482] В спорах о надзоре McKinsey определенно была не на стороне тех, кто призывал к ужесточению надзора. Эта позиция наносила ущерб не только отрасли, но и обществу в целом: выяснилось, что регуляторы не замечали грубейших нарушений, происходивших в сфере их ответственности.

Во-вторых, консультанты говорили банкам то же самое, что в свое время руководству Enron: перевод активов за баланс посредством секьюритизации или иным образом – самый верный путь к продолжительному, беспрепятственному росту. В значительной мере этот совет основывался на анализе прошлых данных, демонстрировавшем, что секьюритизация – дело замечательное. Однако, в конечном счете, этот анализ оказался дефектным: он был обращен в прошлое, когда массовое неисполнение обязательств по долгам привело к тому, что у рынка недвижимости в США провалилось дно. Доверие к моделям – прямое следствие теории, разработанной осью McKinsey – Гарвард. Теория основана на предположении, что прошлое служит надежным указателем в будущее.

«Замечательная сеть контактов с людьми, с которыми учился, и набор инструментов, при помощи которых можно дурачить людей до конца жизни, – вот что выносит из альма-матер выпускник Гарвардской школы бизнеса, – сказал в 2009 году бизнес-репортер канала Radio 4 Питер Вей газете Sunday Times. – Давать стандартные ответы на стандартные ситуации – это свойство мышления. Гарвард учит на основе примеров, кейсов. Значит, Гарвард всегда учит, как реагировать на то, что случилось в прошлом. Неудивительно, что, когда происходит нечто вроде кредитного кризиса, огромное число высококвалифицированных людей в мире, поделенном на изолированные отсеки, не могут правильно реагировать на беспрецедентное».[483]

Более того, McKinsey и другие консалтинговые фирмы всецело одобрили отклонение банков от кривой риска в поисках еще бо́льших доходов. Говоря конкретнее, банки вместе с консультантами продвигали концепцию откорректированного на риски дохода на капитал, а также концепцию, называвшуюся «приростом биржевой стоимости акций» (SVA).

Обе концепции основаны на простой посылке. «В теории, если банк выводит капитал из бизнеса с низкой степенью коррекции на риски и вкладывает его в бизнес с высокой степенью коррекции на риски, совокупный доход на акционерный капитал должен возрасти. Вместе с этим должна повыситься и позиция акционеров в банковской пищевой цепи, – объясняет Кевин Меллин в книге “Financial Market Meltdown” (“Крах финансового рынка”). – В то время это казалось хорошей мыслью».[484] Казалось, но не было таковой. Разумеется, McKinsey продвигала концепцию дохода, откорректированного на риски, не в одиночку.

Сходные концепции продвигали и мелкие консалтинговые фирмы, специализирующиеся на финансовых услугах. Но способность McKinsey брать какую-то мысль и затем выгодно использовать ее, «умножая» ее силу с помощью своего бренда и организационной эффективности и превращения ее в процесс промышленного типа, делала консультантов фирмы самыми эффективными пропагандистами идей с помощью консалтинга.

Долгая дорога, по которой McKinsey уводила банки в сторону от верной стези, на самом деле началась намного раньше. Как указывает Меллин в книге «Broken Markets» («Сломанные рынки»), продолжавшей «Расплавление…», главный специалист McKinsey по работе с учреждениями, оказывавшими финансовые услуги, Лоуэлл Брайан, в 1980-х годах был у банкиров любимым консультантом. В то время, утверждает Меллин, McKinsey проповедовала модель промышленной стратегии конкуренции для компаний, уже превратившихся в удобно регулируемые коммунальные предприятия.[485] Модель какое-то время действовала и в конце концов привела к сложной и дорогостоящей модели банка. В соответствии с ней банки фактически заставляли создавать спрос на кредит, а не просто предоставлять кредитование. В результате банки со временем все больше и больше вовлекались в сомнительное кредитование. «Среди кредитоспособных заемщиков трудно создать более высокий спрос на кредиты, а потому мы снова и снова видим в развивающейся через спады и подъемы истории банковской отрасли, как кредиторы мало-помалу отходят от кривой риска по мере ее роста». Этот процесс продолжается годами до тех пор, пока коллективный риск не взрывается прямо в руках у банкиров.

Так McKinsey переставала видеть лес за деревьями аналитической славы, в результате чего просто заштамповала стратегию банковской отрасли, поразительно похожую на ту, что привела к краху Enron. За одним исключением: на этот раз консультанты помогли надуть пузырь не в стоимости акций одной компании, а во всей глобальной экономике. «Способы надежного кредитования просты, очевидны и не признают вариаций», – пишет Меллин.