The Best - [39]

ЖЕНЩИНА (после долгой паузы). Кентавры, насколько я знаю, согласно современным научным изысканиям, давно уже вымерли, поэтому, собственно говоря, мы и хотели бы знать, что привело вас в наш дом?.. Мы тут сидим у себя, беседуем, а тут такое!

МУЖЧИНА. Ну, вот всегда так! Мне ведь и Валерий Яковлевич говорит: что ты всё о кентаврах пишешь, они же, говорит, повымирали давно, а может, говорит, их и не было никогда, а ты пишешь!

ЮНОША. И правда, кентавров, может, и не было никогда — обычно, кто были, те при раскопках обнаруживаются, а кентавров там нет...

МУЖЧИНА (обмакивая булочку в мёд и заглатывая её целиком). Да какая разница... были они... или... не были! Разве в этом дело!

ЖЕНЩИНА. А в чём же, позвольте...

МУЖЧИНА. Вот и Валерий Яковлевич к этому подводит всегда — в чём же, говорит, дело, раз не в этом? А я ему говорю — вы что же, говорю, думаете, что Руслан и Людмила были, что ли?

ЮНОША. Руслан и Людмила?..

МУЖЧИНА. Ну да! Их ведь тоже не было, а никто про них почему-то не интересуется... ну, в смысле экзистенции! Об кентаврах задумываются, а про Руслана и Людмилу — нет!

ЖЕНЩИНА. Это вы какую Людмилу имеете в виду?

Мужчина жуёт, далеко разводя друг от друга верхнюю и нижнюю челюсти и бросая в женщину и в юношу отчаянно-недоверчивые взгляды, — кажется, что в эти мгновения он пытается понять, в каком качестве его рассматривают люди, которых он принял за благородных хозяев усадьбы, — в качестве идиота или — хуже того...

СЕНЯ. Они, по всему видать, из Пушкина цитируют, из поэмы его — «Руслан и Людмила». Это та Людмила и есть.

ЖЕНЩИНА. Ах, из поэмы... ну да... Из поэмы?

ЮНОША. Да, да, что-то такое, я помнится... у... Пушкина...

МУЖЧИНА. Да... у Пушкина, у Пушкина... (Щурится, поочерёдно всматриваясь то в юношу, то в женщину.) Да что Пушкин... Пушкин хоть дал нам всем... очень много... в смысле, язык дал... на котором у нас все разговоры и разговариваются... а что мы без языка бы делали... давно бы уже глаза друг другу повыкалывали... Хотя, я слышал, учёные недавно обнаружили, что обезьяны, в принципе, тоже могут говорить, у них всё для этого имеется, там аппарат речевой, но они таятся, притворяются, что не умеют говорить, а? Хитрые какие! Молчат, и всё тут! Люди, дураки наивные, сразу бросились говорить, а обезьяны затаились... Не к добру это... Люди вот возьмут, да и всё выболтают, и сказать им будет уже нечего, а обезьяны ещё и не начинали говорить... Вот тогда посмотрим, за кем последнее слово будет!.. М-да... А вот взять того же Достоевского, я говорю: Валерий Яковлевич, а ведь вот у Достоевского, положим, писано про Раскольникова...

ЮНОША. Да, да, это точно, про Раскольникова — писано!

МУЖЧИНА. И, я говорю, что же вы думаете, Раскольников, что ли, был?

ЖЕНЩИНА. Как... то есть... Неужели?..

МУЖЧИНА. Не вопрос — не было... Не было! Так вот — никого не было! А чем же кентавры хуже?! Ни Печорина, ни Обломова — не было, даже Анны Карениной не было, но ведь никто же не упрекает Толстого, что, мол, как же вы, Лев... Лев... в общем, Лев, как же вы пишете про тех, которых и пальцем-то нельзя пощупать, что же это вы, ай-ай-ай! А мне, говорю, Валерий Яковлевич, и вы, и другие всё выговариваете, что, мол, как же так!

ЖЕНЩИНА. Ну, тут, видите ли, в чём дело... я так думаю... что, положим, Каренина или тот же... мм...

ЮНОША. Тарас Бульба!

ЖЕНЩИНА. Да, правильно, Тарас Бульба, — они же ведь все как бы люди, понимаете, и то, что про них написано, так похоже на людскую вообще жизнь... А кентавры — что же это такое, это ведь какие-то существа... с хвостами... И жизнь у них — ну что это за жизнь, траву они щиплют или там овёс жуют, это же ведь не по-человечески?.. Вот и кажется, что те были, а этих нет...

МУЖЧИНА. Да поймите же, что Анна Каренина... никогда не появлялась в мире людей и никакой человеческой жизни она не вела — как и кентавры... не появлялись... и траву не щипали... они все из головы взялись — да!.. из воображения — вот, понимаете... и что кентавр, что Анна — один хр... ну, то есть суть одна... Вот я, к примеру, про кентавров у Гомера прочитал... Я надеюсь, вы...

Мужчина, забрасывая брови на самую середину лба, таращится на своих собеседников, те, не понимая, чего он от них хочет, напряжённо молчат.

Надеюсь... Гомера вы... держали... в руках...

ЮНОША. А что, достойный писатель?..

МУЖЧИНА. Ну конечно! Он великан! Гигант! Он возвышается над эпохами и поёт свою великую песнь о жизни, хотя, в принципе, он ничего не видит, а мы стоим внизу, и до нас только обрывки долетают...

ЖЕНЩИНА. Странно, но до меня вообще ничего не долетает, хотя слух у меня музыкальный...

ЮНОША. А до меня долетает... Я постоянно что-нибудь такое слышу, голоса какие-то, всхлипы, или просто так: «тук-тук», «тук-тук»... будто стучит кто... А ещё шёпотом будто меня зовут... окликают — Александр... Александрович...

МУЖЧИНА. Это не Гомер, не его слог.

ЮНОША. Нет?

МУЖЧИНА. Нет.

СЕНЯ. Это я... Вы же сами просите, а потом забываете, а Гомера мы под кровать вам подкладываем.

МУЖЧИНА. То есть как?

СЕНЯ. Ножка там сломана, и кровать западает...

ЮНОША. А, ну точно, книга эта, как её, «Гомер. Одиссея», толстющая, в переводе и в переплёте, да, она у нас как подпорка, службу нам служит... Да, да, да, «Одиссея», ну как же, известный роман, и что, вы говорите, вам по душе?..