The Best - [35]

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ну, давай будем мучиться, ждать, а то бы прямо сейчас, а?! Ну, что тебе стоит?

АНДРЕЙ. Ну, Коля, ну?.. Может, удачно получится, и он тоже взорвётся, только мы-то оживём, а он отъедет!..

НИКОЛАЙ. Ладно...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Давай! (Громко.) Аркадий, вы слушаете?

АРКАДИЙ. Да... я... слушаю...

НИКОЛАЙ. Аркадий...

АРКАДИЙ. Да... Николай...

НИКОЛАЙ. Аркадий, я хочу, чтобы вы позвонили нам в дверь...

АРКАДИЙ. Да?..

НИКОЛАЙ. Да...

Возникает пауза, все ждут, что вот-вот Аркадий позвонит, и всё кончится.

АРКАДИЙ. А как... как ты этого хочешь, Николай?..

НИКОЛАЙ. Да, я щас!..

Игорь Игоревич дёргает за руку Николая, просит успокоиться.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Тихо-тихо...

НИКОЛАЙ. Он же издевается, я вообще не хочу так, от его рук, фу, пусть уж лучше кто-нибудь другой...

АНДРЕЙ. Кто к нам придёт, ты что?! Давай, давай скажи ему что-нибудь...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ты представь, представь, сейчас он взорвётся, давай... давай, кто, как не он, должен позвонить...

Николай успокаивается, молчит.

АРКАДИЙ. Ты молчишь... наверное, наверное, я приду потом...

НИКОЛАЙ. Нет! Нет, Аркадий, я хочу, я очень хочу, чтобы ты позвонил, позвонил и вошёл к нам... ко мне...

АРКАДИЙ. Коля?..

НИКОЛАЙ. Вошёл ко мне в комнату, и пускай ремонт, пускай всё так, что и ты занят, но ты женат и одинок, Аркадий, ты очень одинокий человек, я сразу это понял... я... я пожалею тебя, Аркадий, ведь простое, простое человеческое чувство, когда кто-то понимает, что до его мерзкой поганой жизни, до его стонов и нытья, до всего этого, от чего самого порой тошнит, до всего до этого кому-то есть дело, когда человек понимает это... он оживает... Я хочу, чтобы ты... чтобы мы... мы оба ожили... Аркадий... приди, Аркадий, приди к жизни!

Николай затихает. Все опять ожидают звонка, но почему-то никто не звонит.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Аркадий? Аркадий вы ещё там?

АРКАДИЙ. Я... сейчас... я плачу... спасибо... спасибо вам, Николай, мне ещё никто так не открывал глаза...

АНДРЕЙ. Да-да... Давай звони...

АРКАДИЙ. Никто так не понимал меня, меня и всех нас...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ну, нажмёт он, а?..

АРКАДИЙ. Вы ведь мне... вы ведь мне прямо в точку попали... Я ради этих слов... я, наверное, всё ради этого делал, только не знал, что ради этого, а сейчас... сейчас понял...

Вдруг на лестничной площадке раздаётся лай.

Ой, вы никуда не уходите, я сейчас. Гиря, Гиря, вернись!!!

Аркадий убегает, Игорь Игоревич, Сашка-Андрей и Николай обречённо вздыхают.

АНДРЕЙ. Да что ж это, а?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ничего, ничего, ничего... главное, что, в принципе, мы уже травимся, так что...

НИКОЛАЙ. Погодите, а как он нас слышит?..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Как? Ушами, как...

НИКОЛАЙ. Нет, ну, если мы мёртвые, — как он нас слышит, это ведь против правил...

АНДРЕЙ. Нет, ну...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Подожди, и вправду, как так?..

АНДРЕЙ. Нет, ну, может...

НИКОЛАЙ. Что? Скажешь, и он труп, и Гиря его, и все? Здесь что, все трупы?!

АНДРЕЙ. А, кстати, не исключено...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Нет-нет-нет, нельзя забываться, этак можно вообще, знаете, с такими мыслями... с такими мыслями люди геноцид устраивают, взрывы жилых домов... мы ещё с вами молодые — мы должны вовремя остановиться!

НИКОЛАЙ. Так, всё! Я открываю окна, надо выветрить газ, мы живы! Мы — живы!

Николай срывается к окну.

АНДРЕЙ. Так...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Все! Все окна, Коля, все открывай!

В этот момент на лестнице раздаются шаги, к дверям кто-то подбегает.

АРКАДИЙ. Николай, Николай, я звоню тебе!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ, НИКОЛАЙ, АНДРЕЙ. Нет! Не надо!!!

Раздаётся длинный звонок в дверь, комната и вместе с ней все её обитатели проваливаются в темноту. Звонок стихает, из темноты выходит афроамериканка-стюардесса.

АМЕРИКАНКА.

Изведав горечь укоризны,

Обид, ошибок, мелких драм,

Учитесь радоваться жизни,

Её обыденным дарам!

Рассвету...

МАЛЬЧИК-СФИНКС.

Взлёту журавлёнка,

ГИРЯ.

Речушке, моющей пески,

АРКАДИЙ.

Улыбке милого ребёнка,

МИЛИЦИОНЕРЫ.

Пожатью дружеской руки,

МАЧО.

Работе, сделанной как надо,

ТРУП.

Дороге, чтобы вдаль влекла,

ЖЕНИХ, НЕВЕСТА, ОТЕЦ НЕВЕСТЫ, МАТЬ НЕВЕСТЫ, ОТЕЦ ЖЕНИХА, СВИДЕТЕЛЬ, СВИДЕТЕЛЬНИЦА, ГОСТИ-МУЖЧИНЫ, ГОСТИ-ЖЕНЩИНЫ.

Летучей ласке снегопада,

Добру домашнего тепла.

АФРОАМЕРИКАНКА.

В ракете или же сквозь призмы,

Приблизясь к солнечным мирам,

Спешите радоваться жизни,

Её обыденным дарам!

Конец

ПЛЕННЫЕ ДУХИ

Сцена первая

Шахматово. Главное усадебное строение. Веранда. Дворовый парень, чисто одетый, отгоняет от блюдец с мёдом и вареньем вредных ос. У него длинные тонкие руки и длинные волосы — на солнце они переливаются, как мандариновая кожура. За столом сидит пожилая женщина в чёрном; перед ней в беспорядке, кое-где уголками запрокинувшись в блюдца с вареньем, лежат листы тонкой бумаги. На одном из них женщина что-то пишет, нервно — вслед за рукой, вычерчивающей на бумаге пульс её мысли и вдохновения, — подёргиваясь лицом и шеей. На веранду входит юноша — судя по всему, он только что после купанья: его вьющиеся тёмные волосы прибиты водой, торс — голый, на шее — полотенце, за собой он оставляет мокрые следы. Юноша садится за стол, наливает себе чаю, смотрит на дворового парня, разламывает булочку, макает её в мёд, ест. Женщина откидывается на спинку стула, долго сидит, глядя в упор на юношу за столом, но как бы не замечая его, потом радостно вскрикивает, пугая юношу — тот давится булочкой, кашляет. Дворовый парень растерянно смотрит на юношу, продолжая махать руками и не зная, как ему быть, но тут он попадает рукой по кувшину с молоком, кувшин падает, молоко заливает скатерть, блюдца, листы, исписанные женщиной... Юноша перестаёт кашлять, женщина участливо смотрит на него, не замечая ничего другого, парень отворачивается от стола, стоит, опустив голову.