Тёзки - [3]
Навстречу им шагнул высокий, сутулящийся, как подросток, мужчина с добрыми карими глазами. Гера. Руки у него были длинные, с широкими длиннопалыми кистями, и сам он был неуклюжий и, как потом, уже дома, обронила мама в разговоре с отцом, «не в себе», и, подумав, уточнила еще более непонятным: «не от мира сего».
Анна пыталась понять, что это значило и где еще, кроме себя, бывал Гера и от какого же он такого мира. Ей нравилось, как Гера склоняет к плечу голову, прислушиваясь к чему-то снаружи, чего другие не слышат, и блаженно улыбается. Может, он слышал ту же музыку, которая доносилась из-за бордюра их комнаты в коммуналке? А потом она и про мир догадалась, про то, что Гера не от мира – от войны.
В малонаселенной коммунальной квартире у Нели Николаевны было почти две комнаты. Почти, потому что большая, по Анниным представлениям, «гостиная» перетекала в отделенную тяжелой бархатной портьерой импровизированную спальню. Там, справа, было единственное окно, выходившее во внутренний двор-колодец. Точнее, в стену, которую образовывал выступ дома и до которой можно было при желании дотянуться рукой. Этот двойной заслон из стены и портьеры не то что солнечный, и дневной-то свет почти не пропускал. Однако в прохладном вечном сумраке бледно зеленела и помавала крупными резными листьями комнатная пальма.
И распевное имя хозяйки, и пальма, растущая в темноте, попирая все законы ботаники, были так же роскошны и невероятны, как висевший в спальной портрет чернокудрой кареглазой красавицы с перламутровой серьгой-слезкой в мочке маленького уха и наброшенном поверх голых плеч газовом шарфе («Это в год окончания гимназии»).
Рядом с пальмой в гостиной стоял инструмент – черное пианино, покрытое растрескавшимся мутным лаком. Крышка пианино была всегда поднята, открывая ряд уступчивых пергаментных клавиш.
Все помыслы, все душевные движения Нели Николаевны были сосредоточены на Гере, не приспособленном для нормальной, в человеческом понимании, жизни. Плохо перенося общественный транспорт, он зимой и летом перемещался по городу на велосипеде, где-то работал легкотрудником и получал маленькую пенсию по инвалидности. И жил он словно сказочный принц – часами музицируя на специально для него приобретенном пианино, потому что «Гера настоящий талант и играет все по слуху, без нот». И было это чистой правдой.
Забравшись в плюшевое разбитое кресло, Анна внимательно следила, как Герины такие неуклюжие в обычной жизни руки путем недолгих проб и ошибок нашаривают в воздухе над клавиатурой любую музыку: от цыганского романса до симфоний, которые исполняли целые оркестры.
И вообще оказалось, что Гера похож на обожаемую всей страной знаменитость, своего почти ровесника и тоже здорово смахивающего на принца Вана Клиберна.
Как полагается настоящему принцу, имелась у Геры и животрепещущая тайна. Существовала в устном исполнении Нели Николаевны, так Анной никогда и не увиденная, загадочная и заведомо прекрасная Жанна, с которой Гера познакомился в больнице, куда оба периодически ложились. И вот они решили пожениться. И теперь, когда при нем заговаривали о Жанне, Гера склонял голову к плечу и улыбался, точно так же, как делал это, прислушиваясь к звучащей только для него музыке.
Говоря о предстоящей свадьбе, Неля Николаевна смотрела в пустой правый угол комнаты и умиротворенно вздыхала, точно несла-несла какую-то тяжелую ношу и вот донесла наконец-то до нужного места и осторожно с себя сгрузила. Не насовсем, конечно же, сгрузила, а так, для временной передышки.
Но никакой передышки не случилось, и свадьбы никакой не случилось, потому что Жанна умерла.
Положив большие руки поверх непривычно закрытой крышки пианино и машинально перебирая пальцами, Гера рассказывал, как перед смертью Жанна кричала от мучивших ее головных болей. И похоже, сейчас это был единственный звук, оставшийся из всего сонма обычно окружавших его звуков.
Неля Николаевна с Герой долго плакали. И Анна вместе с ними, жалея и навсегда уже незнакомую Жанну, и поникшую Нелю Николаевну, и Геру, потому что к тому моменту, когда она вырастет, чтобы вместо Жанны выйти за него замуж, он уже совсем состарится и даже, наверно, умрет.
Жанну похоронили, пальма продолжала шевелиться и бледно зеленеть в полумраке, Гера продолжал самозабвенно музицировать, а Неля Николаевна откладывать со своей скудной пенсии деньги на книжку, на тот черный день, когда ее не станет и Гера окажется один.
Как-то, когда Гера очередной раз лежал в своей больнице, Неля Николаевна с Анной просеивали на кухне стратегические запасы муки и круп. Делалось это регулярно каждые полгода (пачки соли и спичек, не требующие никакой заботы, стояли в самой глубине кладовки, прикрытые старой скатертью). И вот за этим неспешным и мирным занятием Неля Николаевна, следуя внутреннему ходу мыслей и, может быть, даже не заметив, что уже говорит вслух, стала рассказывать о том, как выбрала Геру.
Пятиклассница Анна приготовилась терпеливо поддакивать истории про капусту и аиста, чтобы не огорчать Нелю Николаевну, как сделала это недавно с родной бабкой, когда поинтересовалась невинным голосом, откуда, в конце концов, берутся дети, и, не дав бабке развить огородно-пернатую версию, сама же на свой вопрос ответила. Деваться бабке было некуда: в этот момент она заплетала Аннину косу, а сама Анна с удовольствием наблюдала в зеркале выражение бабкиного лица.
Люба давно уже не смотрела на небо. Все, что могло интересовать Любу, находилось у нее под ногами. Зимой это был снег, а если вдруг оттепель и следом заморозки◦– то еще и лед, по весне – юшка из льда и снега, осенью – сухая листва, а после месиво из нее же, мокрой. Плюс внесезонный мусор. Было еще лето. Летом был все тот же мусор из ближней помойки, растасканный за ночь бездомными собаками (потом конкуренцию им составили бездомные люди), на газонах бутылки из-под пива (а позже и пивные банки), окурки, сорванные со стен объявления и собачье дерьмо.
Повесть «Любовный канон» – это история любви на фоне 1980—1990-х годов. «Ничто не было мне так дорого, как ощущение того тепла в груди, из которого рождается всё, и которое невозможно передать словами. Но именно это я и пытаюсь делать», – говорит героиня «Любовного канона». Именно это сделала Наталия Соколовская, и, как представляется, успешно. Драматические коллизии Соколовская показывает без пафоса, и жизнь предстает перед нами такой, какая она есть. То есть, по словам одной из героинь Франсуазы Саган, – «спокойной и душераздирающей одновременно».С «Любовным каноном» Наталия Соколовская стала лауреатом Премии им.
За эту книгу Наталия Соколовская получила Премию им. Н. Гоголя (2008). Книга вошла в длинный список премии «Большая книга 2008».Героиня романа по профессии редактор, а по призванию – поэт. Она закончила знаменитый и полускандальный московский Литературный институт на излете советского строя, а к началу повествования работает в издательстве образца «постсоветского капитализма с получеловеческим лицом».После окончания Литературного института Даша оказывается в Грузии. Туда привела ее любовь к поэту Борису Пастернаку.
Славик принадлежал к той категории населения, для которой рекламки возле метро уже не предназначались. Бойкие девушки и юноши протягивали направо-налево листочки с информацией об услугах и товарах, но Славика упорно игнорировали. Точно он был невидимкой. Ничего странного для Славика в этом не было. Он знал, что лично его – нет. И не обижался…
В больничный двор Латышев вышел, когда стало смеркаться. Воздух был свежим и горьким. Латышев ступил на газон, поворошил ботинком прелые листья. Пронзительный, нежный запах тления усилился. Латышев с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов, поддался легкому головокружению и шагнул за ворота…
Кристоф Симон (р. 1972) – известный швейцарский джазмен и писатель.«Франц, или Почему антилопы бегают стадами» (Franz oder Warum Antilopen nebeneinander laufen, 2001) – первый роман Симона – сразу же снискал у читателей успех, разошелся тиражом более 10000 экземпляров и был номинирован на премию Ингеборг Бахман. Критики называют Кристофа Симона швейцарским Сэлинджером.«Франц, или Почему антилопы бегают стадами» – это роман о взрослении, о поисках своего места в жизни. Главный герой, Франц Обрист, как будто прячется за свое детство, в свою гимназию-«кубик».
Главный герой романа, ссыльный поляк Ян Чарнацкий, под влиянием русских революционеров понимает, что победа социалистической революции в России принесет свободу и независимость Польше. Осознав общность интересов трудящихся, он активно участвует в вооруженной борьбе за установление Советской власти в Якутии.
Гражданские междуусобицы не отошли в историю, как чума или черная оспа. Вирус войны оказался сильнее времени, а сами войны за последние тридцать лет не сделались ни праведней, ни благородней. Нет ничего проще, чем развязать войну. Она просто приходит под окна, говорит: «Иди сюда, парень!», – и парень отправляется воевать. Рассказы Т. Тадтаева – своего рода новый эпос о войне – именно об этом. Автор родился в 1966 году в Цхинвале. Участник грузино-осетинских войн 1991–1992 годов и других военных конфликтов в Закавказье.
Наши жизни выписаны рукой других людей. Некоторым посвящены целые главы. А чье-то присутствие можно вместить всего в пару строк – случайный попутчик, почтальон, продавец из булочной, – но и они порой способны повилять на нашу судьбу. Хелен и Сара встретились на мосту, когда одна из них была полна желания жить, другая же – мечтала забыться. Их разделяли десяток лет, разное воспитание и характеры, но они все же стали подругами, невидимыми друзьями по переписке, бережно хранящими сокровенные тайны друг друга. Но что для Хелен и Сары на самом деле значит искренность? И до какой степени можно довериться чужому человеку, не боясь, что однажды тебя настигнет горькое разочарование?
В сборник вошли пятнадцать повестей и рассказов, принадлежащих перу писателей из южно-китайской провинции Гуандун – локомотива китайской экономики. В остросюжетных текстах показано столкновение привычного образа мыслей и традиционного уклада жизни китайцев с вызовами реформ, соблазнами новой городской жизни, угрозами глобализации. Взлеты и падения, надежды и разочарования, борьба за выживание и воплощение китайской мечты – таковы реалии современной китайской действительности и новейшей литературы Китая.
