Тезей - [63]

— Те самые, — уже без гнева произнесла Ипполита.

— Так заслужили, — простодушно рассудил Геракл.

— Вот и иди к ним, — согласилась Ипполита.

— Э-э, — протестующе откинулся назад Геракл.

— Очень волнуются, — заторопила амазонка, исполняющая роль связной, — даже меня готовы взять к себе в отряд, если я приведу к ним Геракла.

— Потанцуешь, Геракл, — легкомысленно вырвалось у Солоента.

— Какой из меня танцор, — пытался еще противиться Геракл.

— Еще какой. Как топнешь, земля закачается, — широко заулыбался Герм.

— Нам будет тебя не хватать, — объявила царица, но с такой интонацией, будто отправляла Геракла к танцовщицам своим повелением.

— Как что́, так — Геракл, — недовольно пробурчал герой.

— Иди, Геракл, — сказала Адмета, до этого ни слова не произнесшая за столом.

И Геракл в сопровождении амазонки покинул зал.

За столом воцарилось молчание. Оставался пока без ответа вопрос Меланиппы к Тезею: вы-то зачем сюда пожаловали? Однако без Геракла мужчины подступаться к разговору об этом не решались, что передавалось и женщинам. К тому же сейчас женщины настраивались на другое.

— Все-таки Геракл вас покинул, — не удержалась Меланиппа.

— Нас, — уточнил Тезей, поводя рукой и окидывая взглядом всех сидевших за столом.

— Мы не в бою, — весело заметил и Герм.

— Ты хочешь сказать, что вы сейчас не отряд? — стрельнула взглядом на него Ипполита.

— И списков у нас не водится, — вставил Солоент.

— Ты нас осуждаешь за это, ясноглазая? — спросил царицу Тезей скорее для того, чтобы просто поддержать разговор.

— Мы вам не судьи, — уклончиво ответила Ипполита. — К тому же Геракл ушел не без моего слова.

— Геракл ушел сам, — не согласился Солоент.

— Дело не в Геракле, — продолжал Тезей, решив, сохраняя вежливость, взять быка за рога. — Он, конечно, ушел по твоему слову. Но наши люди, Солоент прав, действительно, свободнее в своих поступках. На этом строятся новые Афины, откуда я прибыл. Со мною герои из других мест. Из других…, — на мгновение затруднился Тезей. — Из других, однако, земли эти как бы из одного мира. Люди из разных мест так или иначе связаны друг с другом. Мы прекрасно понимаем друг друга.

— Ну и что? — спросила Ипполита.

— …Я сам пришел в Афины из Трезен.

— Если вы нас рассердите, то мы и до Афин дойдем, — опять не удержалась грозная Меланиппа.

— Подожди, сестра, — остановила ее Ипполита. — И что?

— Ну…, — опять затруднился Тезей, — вот так, сами по себе… Не обречены ли вы в своей изоляции на погибель?

— На севере, за горами, за морем, по которому вы приплыли, сами по себе целые племена живут. И верховодят там мужчины, — рассудила Ипполита.

— …Замкнувшиеся в себе. И этим они обречены на погибель, — стоял на своем Тезей. — Мир велик, и он меняется. Ему не дано застыть…

— И ты, Тезей, странствуя по миру сам по себе, можешь погибнуть до срока. — Это произнесла главная старая жрица.

Произнесла мягко, но убежденно.

— Ты мне пророчествуешь? — повернулся к ней Тезей.

— Может быть, — подумав, ответила жрица. — И одиноко погибнешь.

— Вот именно, если буду один, — согласился Тезей. — Но мир, по которому я ступаю, останется.

— Наши девочки тоже погибают. Но погибают рядом с подругами, на наших глазах, и смерть славна. Или тебе славы не надо, — сказала старая жрица.

— Мне нужна моя слава, — подчеркнул слово «моя» Тезей. — Однако сейчас не в ней дело… Я хочу ошибаться, — опять искал он нужные слова, — чтобы хотя бы приблизиться к истине… Или к себе. А тут отряды в мирное время, списки… Как-то невесело… Заскучаю.

— А со мной тебе не скучно?

Тезей обернулся на уже знакомый голос и рядом с собой, на месте, где недавно сидел Геракл, увидел Антиопу.

Вся наша неустроенность отсюда.

А пропасть по краям обожжена.

Войдет ли в мир великая жена,

Когда с ней рядом этакий зануда.

Вглядись в себя — наброски да этюды.

Не внявший тьме достоин ли утра?

Ценители, а не творцы добра.

Кисть отложи, несбывшийся покуда.

В рай станем звать — то непременно грубо.

Кипит нутро — лишь истинное любо?

Благая весть на наш манер проста.

И тянешь на себя конец набата.

И в этом опьяненьи видишь брата.

Величье омывает суета.

И все-таки нечто совершенно непривычное происходило вокруг греческих героев. Казалось бы, что уж такого: встречаются мужчина и женщина. Сближаются даже. Однако здесь, на земле амазонок, всякий раз представитель сильного пола ощущал, что попадает в какую-то западню, словно мышка в клетку. И ничего трогательного. Нет, трогать, трогать и трогать женщину можно. Это сколько угодно. Но ты должен, обязан ее трогать. Такая твоя работа. Вот и трудись. Ты здесь, а трогаешь не свое. Даже вино за столом не общее, а какое-то чужое. Не для веселья, а для большей производительности. И выдают тебя какой-либо женщине чаще по списку, в который она занесена. Как дополнение. Это неважно, что греческие мужчины, приплывшие сюда, ни в каких списках не состоят. Достаточно женских списков. Раз на этой земле перепись осуществилась, то и ты, угодив сюда, попадаешь на заметку. Ты уже не сам по себе. Таково могущество списков. И устанавливается тревожащий тебя, задевающий тебя порядок.

Нет, и воспламененность была, и даже песни пытались вместе петь. Но вот близость достигла своего предела и тут же куда-то исчезла. Расслабленный мужчина, отдавший своей подруге часть собственной энергии и желавший понежиться в остатках только что окутавшего и дурманящего его тепла, сталкивался словно со стеной. И это во время любовного-то похождения. И в стенку превращалась женщина, еще недавно стонавшая от остроты переполнявшего ее желания. Но вот огонь погашен, и — как ничего и не было. Конечно, пламя снова могло пробудиться, но мужчина в конечном счете опять ударялся о стенку. Или о несколько стенок подряд.