Тетрадь вторая - [5]
Сегодня я (13 лет спустя) об нем вспоминаю. Не этому ли учите меня — Вы?
Но откуда Вы это знаете, Вы, не лучшей жизнью меня — живший? И почему у Вас только укоры ко мне, а у меня — одна любовь?
М. б. женщина действительно не вправе <фраза не окончена>
Но у меня и другое было: моя высокая жизнь с друзьями «в просторах души моей».
Теперь, отрешась на секунду, что я женщина: вот Вам обычная жизнь поэта: верх (друзья) и низ (пристрастья), с той разницей, что я в этот низ вносила весь свой верх, отсюда — трагедия (NB! Горгулов. До чего, очевидно, РУССКОЕ — это нерусское слово. 1932 г., при переписке). Если бы я, как Вы, умела только играть (СОВСЕМ не умею!) и не шла бы в эту игру всей собой, я была бы и чище и счастливее. (NB! счастливее — да, чище — нет. 1932 г.) Моя душа мне всегда мешала, есть икона Спас-Недреманное Око, так вот — недреманное око высшей совести: перед собой.
(NB! Внося верх в низ, душу в любовь, я неизменно возвышала — другого и никогда не снижалась — сама. Ни от одной любви у меня не осталось чувства унижения — своего, только бессовестности — чужой. Мне не стыдно что я тебя такого любила: я тебя не такого любила и пока я тебя любила ты не был таким, но тебе должно быть (и есть) стыдно, что ты меня такую не любил — не так любил.)
А еще, Р<одзевич>, неудачные встречи, слабые люди. Я всегда хотела служить, всегда исступленно мечтала слушаться, ввериться, быть вне своей воли (своеволия) быть младше <фраза не окончена>. Быть в надежных старших руках. Слабо держали — оттого уходила.
Как поэту — мне не нужен никто. Как женщине, т. е. существу смутному, мне нужна ясность, — и существу стихийному — мне нужна воля: воля другого к лучшей мне.
Никто не захотел надо мной поработать.
Если Вы будете долго любить меня, сильно любить меня — Вы м. б. со мной совладаете.
Tout comprendre c’est tout pardonner.[12] — Да, я слишком много в жизни понимала: слишком всё! Тот мой «промах» (прощение «измены»). Человек говорит мне то, что мог бы скрыть (его добрая воля!) человек из жалости скрывает от меня то, что должен был бы сказать. Человек из жалости клонится к оставленной — мне ли не понять? И разве я в своей жизни, жалея, не делала того же и хуже? И, наконец, разве эта фактическая «измена» — не мелочь, и не мелочность будет из-за мелочи человека отталкивать? Не будет ли это перенесением отношения исключительно в лежачую плоскость «близости»?
Гордость? Она у меня не здесь живет.
Но — ты не пошел к женщине в ее смертный час, ты, два года бывший с ней и как умел любивший ее, ничего не увидел кроме «куриной шеи» — этого я не понимаю и потому простить не могу. Я не прощаю тебе предпочтения ей, больной, <пропуск одного слова> здоровой. Меня от тебя тошнит.
И еще: ты скрыл от меня ее существование, заставил меня — почти что грабить мертвую, меня, так страдающую от чужой боли, так содрогающуюся от нее!
Меньше всего меня уязвило то, что он пришел ко мне «п. ч. нельзя же без женщины». Женщин в Москве много, глупое хвастовство мужчины — мужчине, даже школьника — школьнику, «удаль» — за которой ничего кроме стыда и страха. Ко мне он пришел — под крыло. Невесело ведь — с черной косой, а? И одиноко — с новой косой? Вот и пришел «погладить меня по головке» (стриженой).
Всё это рассказываю Вам, чтобы Вы видели, что я и в низинах не теряю человеческого образа, и на самом дне колодца — остаюсь собой. Мой верх при мне.
Во мне двойная разверстость (беззащитность) поэта и женщины, за каждое чужое веселье я плачу стократ.
Отсюда — спасение в тетрадь, в дружбу, в одиночество, в природу, в зеленый куст сирени Румянцевского Музея — если помните. Чистоту я находила только в одиночестве. Это был<и?> две перемежающи<еся?> жизни, одна — смутная и трудная, другая — отрешенная и вдохновенная. Весь мой прошлый год прошел так. Встретившись с Вами я встретилась с никогда не бывшим в моей жизни: любовью — силой, а не любовью — немощью.
Ваше дело — довершить, или, устрашившись — бросить. Но и тогда скажу, что это в моей жизни было, что чудо — есть, и этих моих нескольких дней с Вами, давших мне всю любовь, у меня никто и ничто не отнимет.
М.
— «Это Вам удастся мимоходом». Нет, ничто мне не удастся мимоходом: ни Вы — мне, ни я — Вам. Ибо у меня тоже своя миссия в Вашей <пропуск одного слова> о которой — в свой час.
А сегодня у меня целый вечер — мой, и завтра — несколько вечерних часов. Как жаль. Земные часы дня, так же как часы души должны нести <пропуск одного слова> не только нежность — но надежность.
Буду думать о Вас.
И — спасибо за всё.
А у меня есть для Вас один подарок — только это не подарок, погодите возмущаться, это часть меня.
( — Что? — 1932 г.)
(Циническая мысль: если бы собрать все эти «части меня», составилось бы: либо целое — чудовище, либо ничего бы не составилось, ни одна часть бы не совпала.
Итак: не «часть меня», а вся я — в немыслимо-малой частице: кольцá, письмá.)
Ноябрь 1923 г.
Любовь и бром
Работают.
Бьются дроби времени:
Четверти, половины.
Сердце выметено: метлою
