Тесная кожа - [18]

Шепот Ши становился все более путаным и нелепым. Брон оторвал от себя ее сухие руки, передвинулся.

- Кончай бредить, - потребовал он, чувствуя раздражение и усталость. За человеческую роль ставлю пять с плюсом. Люди так же философствуют, витийствуют... Какой Дух? Если на то пошло, то они и Сына-то не знают, все перед Батей ссут... Батя отлучился, и ссут...

- Знают-знают, - возразила Ши уже обычным голосом. Она запахнула на груди импровизированную шаль. - Очень хорошо знают - как ему хреново пришлось. Как вставили и кинули. Впрочем, проехали. Ты запомни три вещи: во-первых, думай только про себя. Потому что во-вторых: они, - Ши махнула в сторону романса, - декорация. И я отныне тоже декорация. А спектакль - твой. Типа бенефиса. Для этого в третьих: помни, что я сказала. Я, будь у меня время, молчала бы, как рыба, но с собой не утащишь... пользуйся!

- Ну-ка, давай, раз люди, - Брон, которому надоела вся эта дрязготня, опрокинул Ши на доски. - Ты ведь не против, чтобы я попользовался? Да? Не против?..

- Жалко мне, что ли, - ответила Ши. Она сдернула шаль, перекинула тряпку через шею Познобшина и резко рванула его на себя.

* * *

...Вавилосов, задыхаясь, влетел в здание станции, бросился к кассе.

Но он опоздал, его опередили. Возле окошечка сгорбился детина, одетый в дерюгу. Он размеренно, неспешно извлек из лохмотьев глиняную свинку: копилку. Достал молоток и с силой тюкнул в шершавый пятачок. Посыпались монеты.

"Ч-черт," - проклял его Вавилосов, приплясывая и поглядывая на часы.

Свистнула электричка.

- Р-ряз... Д-вяя... Ть-ть-ри... - упоенно считал копун, свалившийся на голову Устина. - Чча-ты-ре...

Вавилосов отчаянно выругался и выскочил на улицу. Он не успел: поезд, вскрикнув, снялся с места и медленно устремился к изумрудной звезде Семафор.

Не зная, что делать, Устин вернулся в здание. Он готов был убить замшелого идиота, который приперся с копилкой. На хрена ему вообще билет?

Скопидом обернулся. Вавилосов узнал Выморкова.

Брат Ужас разжал левую ладонь, и черепки вперемежку с монетами запрыгали по полу.

- О-осемь... Дь-дь-де-евять... - Выморков двинулся к Устину, сжимая молоток.

12

В огороде Вавилосова росла капуста и картошка, цвели пионы и астры, кустилась смородина, белели стволы яблонь. Теперь клумбы и грядки были безжалостно истоптаны и разрыты. Щедрая растительность надежно скрывала землекопов от случайных глаз. Впрочем, особенно смотреть было некому, лето кончалось. Грунтовая дорога оставалась пустынной: дачники разъехались; продовольственный же магазин, притягивавший местное население, находился совсем в другой стороне. Вторя своим пенсионным хозяевам, перебрехивались невидимые дворняги и лайки, в редком петушином крике прорывалось общее сонное сумасшествие.

...Копали снова голыми, молча. Первым, конечно, управился дюжий Выморков. Он отступил на два шага от свежей ямы, воткнул лопату в изуродованную грядку и навалился сверху взопревшей тушей.

Лопат было две. Второй с кладбищенской сноровкой работал Холомьев. По тому, как вылетали комья охристой глины, можно было отсчитывать секунды. К Выморкову приблизился Горобиц, ждавший очереди, и взялся за древко.

- Давайте, - потребовал он, блуждая взглядом.

Выморков широко зевнул, отступил и толкнул лопату вперед. Горобиц с видимым усилием выдернул штык и пошел к парнику, утопая босыми ступнями в черноземе.

Брон, которому на белое плечо сел слепень, с силой шлепнул, промахнулся: зверь улетел. Ши сидела рядом, курила и выжидала, когда Холомьев закончит работу и передаст лопату Познобшину. Ей самой яма не полагалась.

Холомьев спрыгнул на дно и оказалось, что он перестарался: вышло глубже, чем надо. Из ямы поднялись руки, перечеркнули лопатой дыру, похлопали, утрамбовали. Выморков подошел и стал пинать комья, сбрасывая их внутрь, к Холомьеву.

- Аккуратнее! - крикнул тот недовольно, подтянулся и вылез наружу. Он смахивал на бледного червя, покинувшего почву: бледный, скользкий от пота, весь в земле и трухе. Поднял лопату, начал осторожно насыпать дно.

Возле парника неуклюже, с перерасходом сил трудился Горобиц. Этот походил на красноармейца, которого петлюровцы, намереваясь расстрелять, заставили раздеться и вырыть могилу.

- Ну, заберемся, и дальше что? - осведомился Брон.

- Буду культивировать, - сказала Ши, думая о чем-то постороннем.

Показалось злобное утреннее солнце.

- Головы напечет, - предупредил Познобшин.

- Угомонись.

...Утром, проснувшись ни свет, ни заря, перекинулись в картишки, скинули порты и рубахи, и после выиграл Выморков. Не долго думая, он предложил изобразить из себя различные огородные культуры: в общем, овощи.

- Уж урожай поспел, - объяснил Брат Ужас неизвестно что - Всякому овощу свой черед. Фотосинтез! - И он мечтательно закатил глаза.

Теперь, когда сценарий вырисовывался, Брон вспомнил о склонности Выморкова к усекновению голов и разволновался. Головы, торчащие на грядках, могут оказаться соблазном и искушением. Правда, то, что Выморков и сам видел себя корнеплодом, вселяло осторожный оптимизм. С другой стороны, оставалась Ши: ей отводилась роль огородницы. Брон подумал, что может быть, лучше уж был бы Выморков. Однако дело сделано, практикум начался. "Надо будет, когда зароют, пошуршать руками-ногами, - решил Познобшин. - Чтоб земля была рыхлая, чтобы выскочить, если что".