Теселли - [18]

Последствия удара давали себя чувствовать и после больницы. Голова его иногда начинала непроизвольно дергаться, и при этом он ощущал такую острую боль, будто в мозг вонзали шило. А шрам от удара подковой остался на лбу на всю жизнь.

Время шло… Уже второй год, как нет Рустема. Писем он домой не пишет. Раньше близкие к Саледину-ага люди, побывавшие в Севастополе, приносили о нем известия. Говорили, что жив и здоров. Теперь о Рустеме ничего не известно. Сеид Джелиль молчит.

В один из весенних дней в деревне появились немецкие солдаты. Боясь, что они могут отобрать его последнюю клячу, Саледин-ага, захватив с собой Мидата, уехал в лес на все лето — на заготовку древесного угля. Тензиле-енге пригласила к себе на это время дочь Сеяру с годовалой внучкой, отец которой, заслышав о начавшемся наборе в эскадрон Сулеймана Сулькевича, скрывался в горах.

Однажды Тензиле-енге сидела утром на Топчане и пила кофе. Неожиданно во двор вошла Гуляра.

— Селям алейкум, Тензиле-енге! — сказала она робко. — Я пришла к вам с вестью.

— Алейкум селям, дитя мое. Рассказывай, какая у тебя весть?..

— Моему брату передали письмо на ваше имя. Может быть, это от вашего сына Фикрета-ага и в нем что-нибудь сказано и о моем отце? — сказала девушка.

Вытащив из-за пояса, отделанного позументами, истрепанный конверт, испещренный множеством печатей, Гуляра протянула его старухе. Тензиле-енге осторожно вытащила исписанную зеленоватую бумажку и, надев очки, начала читать. Через минуту она радостно воскликнула:

— Правильно, дочка, письмо от моего Фикрета! Но я плохо разбираю его почерк.

В это время в дверях показалась Сеяре. Она обнялась и поцеловалась с девушкой. Дочь Тензиле-енге была на два года старше Гуляры и до замужества дружила с ней.

— Ты, Гуляра, что-то очень изменилась! Давно я тебя не видела.

— Я принесла письмо от Фикрета-ага! — сказала Гуляра.

— На, читай, дочка! — нетерпеливо попросила Тензиле-енге, обращаясь к Сеяре.

Девушка начала читать:

— «Дорогие, многоуважаемые и добрейшие родители! Шлю вам свой самый сердечный привет. Шлю также поклон сестре моей Сеяре и братьям моим Рустему и Мидату. Спешу сообщить вам, нас привезли в город Рыбинск в кавалерийский полк. Три месяца я участвовал в боях и получил ранение в ногу. Семнадцать дней пролежал в лазарете в городе Казатин. Сейчас я жив и здоров, чего и вам желаю от всевышнего аллаха. Стоим в деревне, в четырех километрах от Проскурова. В нашем полку служат также сыновья дяди Абдулгазы — Сеит Вели и Сеит Ариф, а также Сугют из соседней деревни Гавр. Как прослышал я, наших земляков также много в Шепетовке. За последние дни положение у нас изменилось. Многие солдаты начали переходить на сторону большевиков, которые хотят создать свое правительство. Я много думал над этим. Полагаю, что ничего из этого не выйдет. Но Сеит Ариф не послушался меня и сбежал к большевикам. Я уверен, что он потом раскается. Что делает Рустем? Где он? Что слышно о Сеттаре? Говорят, что в Петербурге произошел бунт. Пока вы не пишите мне. Похоже, что мы скоро уедем отсюда.

Ваш сын Фикрет. 28 ноября 1917 г.»

— Все! — вздохнула Гуляра. — О папе ничего не сообщает.

— Слава аллаху, мой Фикрет жив! — воскликнула, радостно сияя, Тензиле-енге.

— Письмо написано очень давно, — заметила Сеяре. — Интересно, где же оно лежало все это время?

— Может, за эти полгода с Фикретом что-нибудь случилось? — вдруг опечалилась Тензиле-енге.

— Будем надеяться на лучшее, — сказала Сеяре, — но письмо брата меня не только обрадовало, но и удивило.

— Почему?

— У нас все думают, что большевики справедливые люди, а Фикрет не хочет переходить к ним. Ведь он ученый и умный. Что с ним стало?

— Я ничего не понимаю в этих властях. Какие солдаты ни придут, все только и делают, что грабят, — пробурчала Тензиле-енге.

— Я слышала, большевики так не поступают, — возразила Гуляра. — Дядя Экрем встречался с ними в России.

— Этот Экрем всюду путается и во все вмешивается, — рассердилась Тензиле-енге. — Уже одну ногу потерял, кажется, потеряет теперь и голову. Говорят, он ходит на Бабуганскую яйлу, к дезертирам… А как поживает твоя мама, дочка? — переменила она тему разговора.

— Нам очень трудно без папы.

— А что Веис?

— От него мало пользы. Возраст у него призывной. Иногда он по целым месяцам пропадает где-то, а когда вернется — слова не вырвешь. Сегодня немцы поймали его в верховьях Кок-Картала. Он прикинулся дурачком, но они все-таки забрали его и посадили на линейку за кучера. Как бы чего не случилось. А Рустем-ага что, все еще в Севастополе?

— Полгода тому назад был там, — ответила Тензиле-енге. — А где сейчас, не знаю.

Накинув фырланту, Гуляра поднялась с места.

— Я пойду, Тензиле-енге. Будьте здоровы!

— В добрый путь, доченька. Передай привет маме.

Когда Гуляра быстрыми и легкими шагами скрылась за калиткой, Сейяре с улыбкой посмотрела в лицо матери:

— Мне кажется, Гуляра хотела узнать что-нибудь о Рустеме, а вы ничего так и не сказали, что могло бы успокоить ее сердце!

— А что я должна была сказать, дитя мое? Я и сама ничего не знаю о нем.

— Во всей округе не найдешь такой красавицы, как Гуляра. Если по воле аллаха они поженились бы, то наш Рустем был бы очень счастлив. Ее родители — люди ученые, знают свет. Да и сама Гуляра не из тех, кто кроме четырех стен ничего не видели. Но она, бедняжка, так похудела…