Теселли - [10]

Рустем размахнулся и двинул мощным кулаком барича в левую скулу. Исмаиль перекувырнулся и покатился в глубокий каменный овраг, край которого был в нескольких шагах от ворот.

Рустем постоял немного на месте в раздумье, затем оглянулся вокруг, шагнул вперед, чтобы уйти, и неожиданно наступил на что-то мягкое. Нагнувшись, он разглядел красную феску, валявшуюся в пыли. Он изо всех сил пнул ее ногой. Феска полетела в обрыв вслед хозяину: Рустем сплюнул и пошел домой. Но, перейдя мост, он вдруг остановился, затем повернул не домой, а к крутым холмам, тянувшимся в стороне от деревни.

Домой он так и не вернулся. На другой день Мидат обошел все дома, не пропуская ни одного, но Рустема нигде он не нашел. Тензиле-енге послала младшего сына в Кок-Козы к Сеяре — Рустема не было и там. Мидат ушел в деревню Гавр, к тетке Уман, но и там не видели Рустема.

Мать была в отчаянии.

— Боюсь, с ним случилось несчастье! — говорила она плача.

В эти горестные дни к ним заехал Какра Мевлюд из Озен-баша, который занимался тем, что разъезжал верхом по деревням с привешенными по сторонам седла корзинами — тарпи, скупал у крестьян яйца и перепродавал их в Ялте.

— Мевлюд-ага, наш Рустем пропал, — стала жаловаться ему Тензиле-енге. — Отец на ярмарке, еще ничего не знает. Уж не убежал ли он в Ялту? Прошу вас, Мевлюд-ага, сделайте для нас доброе дело: возьмите с собой Мидата, может, он найдет брата.

Какра Мевлюд пожал плечами:

— Да разве найдешь его в таком большом городе? У кого спросишь? У кого узнаешь? А может, он сел на пароход и удрал в Батуми? Впрочем, вряд ли. Время сейчас военное, причалы в портах охраняются полицией.

— Мевлюд-ага, если Рустем не найдется, я сойду с ума! Умоляю вас! — упрашивала Тензиле-енге.

— Ладно, пусть пойдет со мной, — согласился наконец Мевлюд. — Только ведь я езжу через Ауткинское ущелье. Выдержит ли Мидат такую дорогу?

— Выдержу! — закричал Мидат из сеней, где он уже натягивал на ноги чарыки, готовясь в дальний путь.

Тензиле-енге поставила перед Мевлюдом чебуреки и кофе. Он стал есть вместе с Мидатом. После полудня Мевлюд пустился в путь. Он шел, ведя лошадь на поводу, а юноша следовал за ним.

Через шесть суток, не найдя брата в Ялте, Мидат вернулся домой. Только на двадцать первый день после исчезновения Рустема во двор въехала арба Дульгера-Саледина. Он молча распряг коня и начал перетаскивать мешки с пшеницей, бурдюки с салом и другие припасы в кладовую. Не дождавшись сына, он спросил Мидата:

— Где Рустем? Почему его не видно?

Вышедшая встретить мужа, осунувшаяся от горя Тензиле заголосила:

— Нет нашего Рустема! Нет его! Пропал!

— Как пропал? Что ты воешь?

Мидат пояснил:

— На другой день, как вы уехали на ярмарку, Рустем утром пошел на работу и больше не вернулся. Вот уже три недели, как урядник разыскивает его.

— Урядник? Что ему нужно?

— Говорят, что Рустем избил Исмаиля и его даже в больницу увезли в Кок-Коз… Поэтому и ищут Рустема. Если найдут, он угодит в тюрьму…

Саледин-ага сел на топчан, стоявший перед верандой, и погрузился в невеселые думы, забыв о стынувшем перед ним кофе. Он долго сидел, дымя глиняной трубкой, и, ничего не сказав, поднялся, отвязал лошадь и повел ее к воротам. Уже выходя, он обернулся, веки его вздрагивали.

— Фикрета забрали в солдаты. Нет у нас больше Фикрета. И вот Рустем пропал!

Дульгер не видел, как его Тензиле рухнула наземь. Мидат с трудом затащил мать в комнату и уложил на подушки. В доме воцарилось тяжкое молчание.

Саледин-ага вернулся в полночь. Лицо его немного посветлело, в глазах появился блеск, но при виде лежавшей почти в беспамятстве жены он вновь помрачнел.

— Фикрет! Рустем! — стонала она. — Сыны мои!

— Рустем жив и здоров, — тихо проговорил Саледин-ага, и Тензиле-енге, словно очнувшись, воскликнула:

— Жив-здоров? Мой Рустем жив-здоров? Откуда вы узнали?

— Я был в Кок-Козе. Сегодня Соганджи Якуб вернулся из Севастополя. Брат нашего зятька Сеид Джелиль передал через него, что Рустем там и просит, чтоб о нем не горевали. Предупредил также, чтобы в деревне об этом никто ничего не знал.

Уже не слезы неутешного горя, а слезы материнской радости смочили подушку. Но радость омрачилась мыслью о Фикрете.

— Как же его взяли? Расскажите…

— Нас остановили в Сюйренском ущелье на заставе. Солдаты преградили нам дорогу и потребовали бумагу. Я дал знак Фикрету. Тот соскочил с арбы, но его сразу поймали и под конвоем отправили в Бахчисарай. Там уже было много таких, как наш Фикрет. Пришлось мне ехать на ярмарку одному.

— Мой бедный Фикрет! — простонала Тензиле-енге. — Потеряли обоих сыновей! Хотя бы съездить к Рустему и повидаться с ним: не натворил бы он и там чего!

— Я, пожалуй, съезжу, — решил Саледин-ага. — У нас в чаире созрели помидоры и перец. Если снять урожай и повезти на базар, можно будет выручить несколько рублей и оправдать дорогу, но лошадь… Она не дойдет туда…

Во дворе пропел петух. Окна засветились серебром луны. Саледин-ага положил подушку под голову и растянулся на ковре. Несмотря на горе, усталость взяла свое — вскоре раздался его мощный храп.

Еще неизвестно, что ожидает его завтра. Все так быстро меняется! Но по воле ли божьей? Дульгер-Саледин-ага не отрицает бога, но и не совершает ежедневных намазов. Посещает мечеть он только по пятницам, да и то лишь потому, что боится осуждения соседа авджы Кадыра. Детей своих старик отдал в школу и очень сожалел о том, что в начале войны ее закрыли. Когда мужчины, собравшись у фонтана, заводили беседу о том о сем и заговаривали о Сеттаре, сыне авджы Кадыра, то Саледин, удивляя односельчан, становился всегда на защиту его.