Теселли - [11]

Сеттар был не одинок. Таких джигитов, как он, было несколько. Скрываясь в лесах, они останавливали на поворотах большой дороги груженые фургоны Кязим-бея и Джеляла, отбирали мешки муки, а после целую ночь перетаскивали их в горы.

— Хорошо делают, — говорил Саледин-ага. — Это добро — результат нашего труда.

Сеттар изредка спускался с гор и, тайком заглядывая к Саледину, не раз намекал ему, что война может плохо кончиться для беев и мурз. И старик с нетерпением ожидал окончания войны.

Сегодня он проснулся с рассветом. Выпив кофе, Дульгер погнал лошадь на водопой и повстречался с он-баши Абдураманом.

— Саледин, тебе нужно явиться в волостное правление, — объявил тот, покручивая усы.

— А что мне там делать?

— Не знаю. Но явиться надо немедленно. Запомни, второй раз я не приду за тобой, чтобы напомнить об этом.

И ушел. Саледин-ага, почесывая бороду, погрузился в думы.

— Опять, наверное, из-за Рустема, — строила догадки Тензиле-енге.

Саледин-ага вытащил из кармана кисет, молча набил трубку и, задымив, вышел из ворот. Он прошел километров семнадцать.

Когда он подошел к волостному правлению, было уже далеко за полдень. В тени каштанов, росших у Кок-Козской больницы, сидели мужчины и женщины, ожидавшие приема врача. Около каменного моста под распряженными обозными телегами безмятежно спали, обросшие щетиной старые солдаты.

Саледин перешел мост и направился к двухэтажному каменному зданию. В коридоре с высокими белыми дверями по обе стороны было много народу. Иные посетители дремали, сидя на полу, подостлав под себя чекмени; другие, стоя или облокотившись о подоконник, потихоньку беседовали о чем-то. Никто даже не оглянулся на старика. Он дважды медленно прошелся взад и вперед по коридору, пока в одной из комнат через приоткрытую дверь не приметил лысую голову инспектора жандармерии Малинина, сидевшего за столом. Открыв дверь, Саледин-ага робко спросил:

— Вы меня вызывали?

Малинин, только что весело разговаривавший с каким-то молодым человеком в белом костюме и каракулевой шапке, непринужденно развалившимся в кресле, стукнул карандашом о стол, сдвинул брови и, придав своему лицу важный и строгий вид, резко проговорил:

— Вызывал, Дульгер, заходи!

Саледин вошел. После долгого пути у него ныли ноги, и поэтому он хотел было присесть на свободный стул, но Малинин прикрикнул:

— Встань! Здесь тебе не каве-хане!

Старик отступил к стене.

— Нуредин-эфенди! — обратился Малинин к своему собеседнику в белом. — Это отец того самого Рустема, о котором я вам говорил. Узнаете его?

— Как же не узнать? — ответил юзбаши[17]. — Из Бадемлика…

Полулежавший в кресле молодой человек поднял на Дульгера красивые черные глаза.

— Где твой сын Рустем? — начал задавать вопросы Малинин.

— Не знаю, — пожал плечами Саледин-ага.

— А кто знает? Ты же сам его спрятал! Скажи, где сын?

— Не знаю. Я на ярмарку ездил. Когда вернулся, Рустема уже не было дома.

— Чей товар ты продавал?

— Свой, конечно. Вилы, грабли… Чей же может быть у меня товар?

— Я вижу, ты ездил прятать Рустема, не так ли? — мягко и вкрадчиво спросил Малинин.

— Нет, я никого не прятал. Со мной был Фикрет.

— А где сейчас Фикрет?

— Его схватили по дороге и угнали в солдаты.

— А тебе известно, что твой Рустем убил Исмаиля, сына почтенного Джеляла-бея?

— Нет, — ответил пораженный Саледин-ага, сразу меняясь в лице. — Об этом я ничего не знаю!

— Если ты не приведешь Рустема, мы тебя самого упечем на каторгу. Вот и подумай! У тебя голова уже седая! — закончил Малинин.

Нуредин-эфенди, внимательно смотревший во время допроса на Саледина-ага, поднялся и, поглаживая мизинцем тонкие длинные усики, подошел к двери. Повернув ключ, он снял со стены нагайку с вплетенным в ее конец куском свинца.

— Малинин-эфенди, — сказал он сухо, — вы слишком деликатничаете с этим карабаджаком[18]! Вы видели когда-нибудь отца, не знающего, где его сын? А ну-ка подойди!

Дульгер-Саледин не сдвинулся с места. Прижавшись к стене, он опустил голову и повторил:

— Я не знаю, где Рустем!

— Не знаешь?! — в бешенстве закричал юзбаши. — Мерзавец! — Он размахнулся и ударил нагайкой его по лицу.

Старик зашатался, но остался на ногах, прислонившись левым боком к стене.

— С тобой, видно, так и надо разговаривать! Теперь развяжешь язык! Ну, так приведешь сюда своего Рустема или сам в кандалах зашагаешь в Сибирь и сгниешь там?

Дульгер, с трудом оторвав спину от стены, сделал шаг вперед… Изо рта и рассеченной щеки струилась кровь.

— Не знаю, — еле слышно прошептал он. — Я не видел Рустема.

Юзбаши бил Саледина по плечам, по лицу, пояснице, ногам. И тот, окровавленный, повалился на пол. Нуредин-эфенди отбросил нагайку в сторону и, обращаясь к Малинину, сухо приказал:

— Надо убрать его отсюда и посадить в каталажку. И пока сын не придет за ним — не выпускать!

Малинин вышел в коридор. Минут через пять два жандарма, подхватив Саледина под мышки, увели его.

Старика допрашивали и избивали еще трое суток. Стегали, прижигали лицо горящей папиросой. Но ничего, кроме слов «не знаю», не смогли добиться. На четвертые сутки его выпустили.

Под вечер, весь в кровоподтеках и ранах, Саледин-ага добрел до дома. Но у ворот его покинул остаток сил, и он в беспамятстве повалился на землю.