Терская коловерть. Книга вторая. - [4]

* * *

Возле хаты Якова Хабалонова полно молодежи, преимущественно мальчиков-подростков: взрослые парни на войне, а их невестам какой же праздник без женихов? Мальчишки толпятся у порога и ждут, когда им позволят перешагнуть через него старшие. Скорей бы уж вырасти, чтобы можно было вот так же сидеть за столом с мужчинами и есть копченую рыбу — сколько захочется.

— Заходите, дети мои, да будет к вам милостив Уацилла, — это Яков Хабалонов, седой и важный, появился на пороге.

Казбек с толпой сверстников протиснулся в душное от множества людей помещение, стараясь не попадаться на глаза сидящему за столом отцу. Правду сказал Басил: на столах полно еды и выпивки. Вокруг столов чинно сидят мужчины. В руках у старшего, возглавляющего стол Михела Габуева большая румяная пышка.

— Боже! тебе мы поручаем себя, святой Уацилла. Сегодня народ тебе молится, и ты дай им жизнь, сытую хлебом, чтобы могли они справлять свадьбы и приносить тебе жертвы, — поднял он пышку на уровень груди и повернулся к замершим у порога юным согражданам: — Уа, ребята, вам что надо?

— Хор-хор [4]! — дружно прокричали в ответ мальчишки, а звонче всех прозвучал в этом хоре голос Казбека.

Михел удовлетворенно огладил бороду и, захватив горстью фасоль из миски, трижды осыпал ею головы мальчишек со словами: «Пусть бог вас всегда оставляет сытыми хлебом». Проделав эту процедуру, он предоставил слово старшему хуриевского рода, в чьем доме будет отмечаться праздник Уацилла в следующем году. Тот поблагодарил собравшихся за оказанную ему честь и, взяв в руки чашу с брагой, поднёс ее к своим усам. В это время сосед по столу взял другую чашу и стал лить ему на бритую голову брагу с таким расчетом, чтобы она стекала по лбу в чашу пьющего. После чего ее отдали ликующим от такого щедрого подношения мальчишкам. Они гурьбой вывалились из хаты во двор и принялись пировать, по примеру взрослых сопровождая питье браги тостами: «Пусть вас, друзья, каждый день угощают родители вкусными пирогами, а не палками».

Тем временем мужчины в доме принялись за араку. Пустили турий рог по рукам пирующих — зарумянились у них лица, пустили второй — расправились согнутые тяжелой работой плечи, пустили третий — засверкали вдохновенно глаза.

— Хе! Разве мы сейчас живем так, как жили наши предки, — рокочет в ухо деду Чора раскрасневшийся от выпивки старик Гиши Кельцаев. — Клянусь Уациллой, мой дед был самым богатым человеком на Кавказе. Какой у него был большой дом! Ах, дом так дом! А какая красивая у него была конюшня, цэ, цэ! Такая длинная, что когда в одни двери загоняли жеребых кобылиц, то в другие двери их жеребята выходили уже взрослыми конями. Их прямо у дверей седлали джигиты и сразу — в поход.

Чора восхищенно крутит круглой, заметно полысевшей за последние годы головой и рассказывает в свою очередь, какая красивая и длинная палка была у его деда. Когда, бывало, во время уборки хлебов небо заволакивали грозовые тучи, дед надевал на палку шапку и разгонял их во все стороны. — Куда же он ставил на ночь такую длинную палку? — удивляется Гиши.

— Клал на крышу вашей конюшни, — сощуривает и без того узкие глаза Чора, из которых так и сыплются в собеседника смешинки-искры.

За столом — шум, смех, возгласы одобрения.

— Давайте, братья, споем песню! — кричит, перекрывая этот шум, Мате Караев. — Запевай, Чора.

Чора поднялся, приложил растопыренные пальцы к разнокалиберным газырям своей видавшей виды черкески:

— Спасибо, братья, за высокую честь, но я уже не гожусь в запевалы. Мой голос стал шершав и груб, как вот эта кукурузная кочерыжка в горле графина. Позовите лучше другого певца.

— Кого же мы позовем? — вскричали пирующие. — Кто лучше Чора сможет нам спеть «Песню одинокого»?

— Позовите Данелова сына, знаю что говорю.

Привели Казбека, поставили у стола — садиться за стол ему не положено, — налили вместо араки в рог пива: пей и пой. И Казбек запел про одинокого джигита, не имевшего родственников. Звонкий голос его взметнулся к потолку весенним жаворонком. Ах, как хорошо поет этот тонкошеий, худенький мальчишка! Даже слеза прошибает от его песни. До чего же жалко одинокого джигита, на которого напали с кинжалами семеро гордых братьев из чужого рода.

— Ма хур, — обратился к певцу Михел Габуев, когда тот закончил песню, — ты хорошо усладил наши сердца, да будет твоему отцу за это милость божия.

При этих словах сидящий за столом Данел гордо развернул плечи. Ему и в голову не пришло, что сын пришел на праздник без разрешения хозяев.

— Отдохни немного, прежде чем ты нам споешь песню про Батрадза, и возьми вот это, — закончил свою речь старший стола и, взяв со стола кусок пышки с рыбой, протянул малолетнему солисту. Казбек взял угощение, незаметно сунул рыбий хвост в карман длинного до колен дырявого пиджака, заменявшего одновременно бешмет и черкеску, сам принялся есть пышку, время от времени отламывая от нее куски и пряча туда же.

К нему снова подошел Михел.

— Лаппу, зачем ты кладешь в карман хлеб? — спросил он строго.

Казбек покраснел, опустил голову.

— У меня товарищ голодный, ему хочу дать, — ответил тихо.

У Михела разгладилась на лбу суровая складка.