Терская коловерть. Книга вторая. - [2]

«Не у одного меня подвело живот от голода», — усмехнулся в душе Данел и, уступив дорогу старшему по возрасту, продолжил прерванный путь. Ему повезло: Аксан Каргинов не успел еще уйти на кувд, устраиваемый Тимошем Чайгозты в честь своего сына Микала, получившего на германском фронте за ратные подвиги четвертый Георгиевский крест. Он стоял, большой и нарядно одетый, посреди своего обнесенного новым плетнем двора и что–то говорил работнику-ногайцу Джаныму. Тот в ответ покорно кивал широкой, как пивной котел, шапкой и угодливо улыбался.

— А... это ты, Данел, — оглянулся хозяин на голос незваного гостя. — Каким счастливым сквозняком занесло тебя на мое подворье?

Данел проглотил насмешку, только скулы у него заметно порозовели от прилившей к лицу крови.

— У меня к тебе, Аксан, небольшая просьба, — начал он подчеркнуто веселым голосом: — Дай мне, пожалуйста, немного муки в долг, пока я смелю свою пшеницу на мельнице Захара Хабалонова.

— Уж не ту ли самую пшеницу, которую я дал тебе в прошлом году? — прищурился Аксан.

Румянец на впалых щеках Данел а стал еще ярче. «Надо было пойти к Латону Фарниеву», — с запоздалым раскаянием подумал он. С трудом изобразив на лице подобие улыбки, продолжил разговор:

— Прости, пожалуйста. Сам знаешь, какой плохой урожай был в прошлом году, рассерчал на нас за что–то святой Уацилла. В этом году обязательно отдам, пусть меня похоронят рядом с ишаком, если не сделаю как говорю.

— Хорошо, Данел... — посерьезнел Аксан и погладил роскошную, тронутую дымкой времени бороду, — я дам тебе муки, но за нее нужно отработать на моем дворе.

Данел сдвинул брови в сплошную черную линию.

— Зачем обижаешь? Никогда Данел не был и не будет батраком. Ты, наверно, забыл, что моя фамилия — Андиев. Мой прадед был беком...

— Пусть подо мной земля провалится, если я хотел тебя обидеть, Данел, — всплеснул руками Аксан. — Зачем тебе самому работать? Пришли ко мне своего сына.

— Но он еще слишком мал... — возразил Данел. — Какой из него работник?!

— Хе! — усмехнулся Аксан и поиграл серебряным набором на своем поясе. — Разве мне его запрягать вместо быка в мажару? Ай-яй, Данел! ты всегда был несправедлив ко мне. Пусть только смотрит на базу, чтоб телята не пососали маток — вот и вся работа. Чем целыми днями гонять по хутору без дела, лучше пусть отцу поможет. Ну разве я неправильно говорю?

Данел поскреб пальцами под папахой. Правильно говорит Аксан, ничего не сделается этому сорванцу, если поглядит за чужими телятами.

— А сколько ты мне дашь муки, Аксан, если я приведу к тебе моего сына?

— Клянусь Уациллой, это деловой разговор! — воскликнул Аксан. — Возьмешь столько, сколько он поднимет за один раз.

— Но он, наверно... не сможет поднять больше пуда, — возразил разочарованный отец будущего батрака.

— А разве этого мало? — сделал удивленные глаза хуторянин-богач.

Хоть и мало, но все же лучше чем ничего. Повеселевший Данел едва не бегом направился домой: уже сегодня к обеду у них будут пшеничные лепешки. Боже великий! Помоги Казбеку поднять мешок потяжелее.

Не доходя до центрального колодца, Данел снова увидел Чора. Он шел в обнимку со своим должником Мате Караевым и пел песню. Мате подтягивал ему дребезжащим басом и в такт песне размахивал дохлой кошкой.

— Куда это вы направились, да будет вам попутчиком сам Уастырджи? — крикнул Данел, прикидывая на глаз, сколько примерно выпили араки эти люди, достигнув за довольно короткий срок такого отменного состояния духа.

Ковыляющий из стороны в сторону дуэт остановился. Запевала сделал неопределённый жест рукой, с трудом заворочал языком:

— Мы идем на могилу Алы... (и-ык!) Чайгозты, чтоб накормить его (и-ык!) дохлой кошкой.

— Ангелы святые! — Данел воздел руки к небу. — Ты же хотел накормить ею совсем другого покойника.

Чора прищурил и без того узкие глаза:

— Я передумал. Зачем обижать хорошего человека, — тут он хлопнул по плечу своего неуверенно стоящего на ногах спутника, — он же не виноват, что сам всю жизнь ходит в старой шапке.

* * *

Казбек уселся на жердь загородки, отделяющей коров-маток от новорожденных телят, вынул из кармана обтрепанных штанов кусок просяного чурека и, болтая дырявыми чувяками, принялся его смаковать. Синие глаза его при этом блаженно щурились, а медная серьга, продетая в мочку правого уха повивальной бабкой Мишурат Бабаевой, пускала по стене сарая веселых зайчиков. Ах, как вкусно! Не зря, выходит, пупок надрывал в тот день, когда хозяин рассчитывался с его отцом за приобретенного работника. Целых два пуда просяной муки приподнял над землей юный батрак, стараясь принести своей семье как можно больше пользы. «Смотри, килу нарвешь», — скосоротился тогда хозяин. А отец облегченно вздохнул и сказал с гордостью: «С виду дохлый, а жилистый — весь в меня».

К загородке подошел Гаги, младший сын Аксана Каргинова с куском уалибаха в руке. Он покрутил пирогом перед носом сверстника и сказал, роняя изо рта сырные крошки:

— Тебе, небось, тоже хочется уалибаха?

Казбек смерил хозяйского сына презрительным взглядом и еще усерднее заработал челюстями, разжевывая черствый хлеб.

— Может быть, твой просяной чурек вкуснее пшеничного пирога с сыром? — не унимался Гаги.