Терская коловерть. Книга вторая. - [3]

— Каждый ест то, что ему по зубам, — ответил Казбек; стараясь не глядеть на аппетитно желтеющую из надкушенного пирога начинку.

— Думаешь, у меня зубы слабые? — перестал жевать Гаги. — Вон посмотри какие.

— Были бы крепкие, не ел бы старушечью еду, — отвернулся от собеседника Казбек, так ему было противно смотреть на человека, роняющего в его глазах мужское достоинство.

— Это уалибах — старушечья еда? — изумился Гаги, вытаращив черные и круглые, как у отца, глаза.

— А то нет, — прищурился Казбек. — Мне не веришь, спроси у моего деда Чора. Ты видел у него зубы? Почему, думаешь, они у него такие, блестящие и крепкие? Да потому, что он никогда не ест пирогов.

— А что же он ест?

— Чурек и мамалыгу. А еще — фасоль.

— Может быть, фасоль вкуснее шашлыка? — ухмыльнулся Гаги, считая что крепко поддел этого задаваку Казбека, от которого не однажды получал тумаки в уличных потасовках.

— Я разве сказал вкуснее? — пожал плечами Казбек. — Настоящие мужчины едят и пьют не всегда то, что вкусно. Вот скажи, что слаще: арака или молоко?

— Молоко, конечно.

— А что любит пить больше твой отец: молоко или араку?

— Араку...

— Вот видишь?

Дело сразу приняло другой оборот. Гаги, словно, завороженный, уставился на просяной хлебец.

— Давай поменяемся, — протянул он Казбеку пирог.

Но тот отрицательно покачал лохматой шапкой.

— Ну что тебе стоит, — наморщил нос Гаги. — Дай хоть маленький кусочек.

Казбек был неумолим. Он с хрустом продолжал дробить зубами твердую корку.

— Эй-ех! Хочешь, я тебе принесу немного колбасы?

У Казбека сверкнули глаза в просветы между завитушками папахи:

— Ладно, неси, но только побольше.

Спустя минуту Гаги уже сидел рядом с Казбеком и, сияя от наслаждения, хрустел выменянным на колбасу сухарем.

— Ну как, правда, вкусно? — подмигнул ему сотрапезник, жуя самодельную баранью колбасу и заедая ее пшеничным уалибахом.

— Правда. — не слишком уверенно согласился Гаги. — Горчит только.

— Это без привычки, — успокоил его Казбек.

— Я бы и еще ел, — выпятил грудь Гаги, с трудом проглатывая последний кусок.

— Ты маму свою пошли к моей маме, у нее много таких чуреков, пускай обменяет на пироги.

— Ладно, пошлю, — пообещал Гаги, довольный, что так легко добился желаемого. В сущности, человеку не так уж много нужно для того, чтобы стать счастливым.

На следующее утро как всегда Казбек пришел на каргиновский двор и принялся выполнять свою несложную работу. Почистил в телячьем хлеву, набросал под ноги животным свежей соломы, зашел в стойло к племенному жеребцу Ястребу, расчесал ему гриву и угостил корочкой от уалибаха, полученного матерью в обмен на чурек от Каргинихи. И в это время за стеной конюшни он услышал стон:

— Ой, нана, больно!

Казбек прислушался: это плакал хозяйский сын Гаги. Возле него хлопотала мать, время от времени призывая несчастья на чью–то голову:

— Чтоб ему так же заложило и даже крепче! Чтоб ему мой уалибах скрутил кишки и проткнул живот!

— Ой, нана! — заглушали ее голос вопли Гаги. — Не меняй больше у Андиевых пироги на чуреки. Ой, не могу!

«Будешь теперь знать, чем питаются настоящие мужчины», — позлорадствовал Казбек, зная по собственному опыту, как жестоко крепит без привычки от просяных лепешек.

До чего же медленно тянется время, если ты обязан находиться весь день на одном месте. Ребята, наверно, уже играют в абреков возле Священного кургана, а тут сиди на соломе и гляди, чтоб какой–нибудь теленок не умудрился дотянуться сквозь загородку к коровьему вымени. Скучно. И как это взрослые целыми днями все работают, работают... Неужели им никогда не хочется поиграть в абреков или покататься по замерзшей Куре на самодельных деревянных коньках?

— Эй, Казбек! Иди скорей, что я тебе скажу...

Казбек оглянулся: между кольями плетня светилась на солнце курносая рожица его закадычного дружка Басила Татарова.

— Ну что тебе? — словно нехотя, подошел к плетню Казбек, хотя сердце его прыгало в груди от радости — так надоело сидеть на чужом дворе в одиночку.

— Ты, наверно, забыл, что сегодня праздник святого Уацилла?

— Ну и что?

— Как что? — у Басила из–под потрескавшегося козырька огромной не по росту фуражки вытаращились глаза. — Да ведь сегодня кто вволю не наестся, тот весь год будет ходить голодным. Или тебя уже накормили твои хозяева?

— Накормят, жди, — ухмыльнулся Казбек и сплюнул. — Они лучше кобелю выбросят, чем тебе дадут — такие жадные.

— Так чего ж ты сидишь? Айда в саклю деда Хабалонова. Там у него всякой еды целая гора: фасоль, пышки, рыба копченая — вкусно страсть!

— Ты что, пробовал?

— Нет, в окно видел, — вздохнул Басил и проглотил слюну. — Так пойдем?

— Нельзя мне, — вздохнул и Казбек. — Аксан узнает — плохо будет.

— Хе, узнает... Как он узнает, если Джаным на Бугулов хутор его повез, сам видел.

— Гаги расскажет...

— Пусть только попробует, — просунул Басил между кольями смуглый кулак.

— Э, была не была, как говорил наш вахмистр Кузьма Жилин, — махнул рукой Казбек, употребив любимое выражение отца, и вскоре его лохматая, наполовину облезшая шапка уже мелькала рядом с Басиловым картузом в зарослях прошлогоднего бурьяна. Если бы Казбек оглянулся в ту минуту, он увидел бы, как из того же бурьяна вышел, держась за штаны, бледный от перенесенных страданий Гаги и с чувством погрозил кулаком ему вдогонку.