Терская коловерть. Книга третья. - [152]

Шрифт
Интервал

Не раздумывая, полез на четвереньках в «божью пазуху». Она наполнена всевозможными вещами. Фонарик выхватывал из мрака то ящики, то тюки, то сваленную в кучу одежду. У противоположной стены тайника стоит деревянная кровать с одеялом и подушкой. Рядом с ней — небольшой, сбитый на скорую руку из досок стол, на нем керосиновая лампа и пепельница, наполненная окурками.

Степан приподнял крышку одного из ящиков: в нем лежали, поблескивая смазкой, новенькие винтовки. «То–то обрадуется господь такой прибавке», — пришли на ум слова бандита дяди Феди, подслушанные Трофимом Калашниковым на железной дороге во время ночного нападения на вагон с оружием. Степан усмехнулся: странно ведет себя, однако, всевышний по отношению к своим подопечным — скрывает у себя за пазухой от лица закона вначале революционеров, затем их злейших врагов. Вот уж истинно, что у отца небесного нет нелюбимых детей.

Но где же вход в эту божью обитель? Степан, освещая фонариком пол и стены, прошелся по свободному от вещей пространству. Да вот же он. В гигантском кирпичном столбе, одном из четырех, что держат на себе всю внутренность собора. Степан потянул за ручку железную дверь — она беззвучно распахнулась, являя его глазам уходящие наклонно вниз выложенные кирпичом ступени. «Смазали петли, чтоб не скрипели», — подумал Степан, спускаясь в подземный ход. Он был тоже выложен кирпичом и вел куда–то в северо–западном направлении. Неужели все–таки в сарай? Нет, судя по пройденному расстоянию, дальше. Степан прибавил шагу. Вскоре туннель уперся в стену, сложенную не из кирпича, а из тесаного дикого камня. Степан ощупал камни: какой–то из них должен быть дверью. Вот этот, самый большой, трапециевидной формы. Степан нажал на него ладонью с одного, потом с другого края — камень легко повернулся вокруг своей оси, образуя довольно широкую щель в стене, пролезть в которую не составило труда. Степан огляделся: куда это он попал? Типичный подвал, каких много в Моздоке под домами зажиточных горожан. Он заставлен кадушками, мешками, какими–то ящиками, бутылями, горшками. В углу стоят сложенные штабелем запыленные иконы, на них лежит свернутая рулоном поповская риза. Эге! Как же он сразу не догадался, что подвал этот принадлежит отцу Феофилу, большой кирпичный дом которого стоит наискосок от собора на краю Успенской площади? Стараясь не споткнуться обо что–нибудь, Степан подошел к деревянной лесенке, поднялся по ней к квадратной крышке, закрывающей вход в подвал, попробовал поднять ее ладонью — не тут–то было: она заперта снаружи. Ну и бог с ней, с крышкой. Не просить же хозяев, чтобы они ее открыли. Здесь ему делать больше нечего. Не мешкая, Степан вернулся в тайник, тщательно убрал куски кирпича под проделанной в стене брешью, стащил к ней разные попавшие под руку вещи, затем вылез наружу и, прикрыв ее изнутри все теми же вещами, поспешил к себе в отделение в надежде, что заговорщики не сразу обратят внимание на кое–какие изменения в подвальном интерьере.

* * *

Ночь. Темная. Тихая. С неба на землю таращатся звезды, Словно высматривая тех из живущих на ней, кто еще бодрствует возможно в этот поздний час. Но все спят. Нет, не все. Полночную тишину нарушает вдруг кошачий крик.

— Пошли, — сказал Степан и, сопровождаемый группой чекистов, направился к поповскому дому. Там их уже ждали.

— Все в порядке, — шепнули, бесшумно отворив калитку.

Группа вошла во двор, держа наготове револьверы.

— Где? — спросил Степан так же шепотом.

— Там, — ткнул наганом в сторону сарая впустивший товарищей во двор чекист. — Человек десять.

— Если кто еще заявится, задержите сами, — распорядился начальник ОГПУ, подходя к сараю. Тронул дверь: она не заперта. «Пока везет», — отметил про себя, входя внутрь сарая и вынимая из кармана фонарик. Остальное не заняло и пяти минут. Подняв крышку, Степан спустился в подвал по лесенке, нажатием ладони повернул ребром знакомый камень в стене и первым полез в образовавшуюся щель.

— Ну прямо «Сезам, открой дверь», — не удержался от замечания один из чекистов.

— Прекратить разговоры! — цыкнул на него начальник, устремляясь по подземному ходу к железной двери тайника. Подчиненные поспешили вслед за ним, освещая путь карманными фонарями. Вот и ведущие вверх ступени. Степан поднялся по ним и локтевым изгибом руки резко толкнул дверь.

— Руки вверх! — крикнул он, вскакивая в тайник с фонарем в левой руке и револьвером — в правой. Тотчас за ним вбежали и остальные члены оперативной группы:

— Всем ни с места!

Обалдевшие от неожиданности заговорщики подняли руки. И лишь один из них, худой и лысый, попытался было выхватить из кармана пистолет, но раздался выстрел, и он согнулся, ухватясь левой рукой за правое предплечье.

— Связать всем руки! — распорядился Степан, подходя к раненому и всматриваясь в его побледневшее от боли и злости лицо. — Так вот вы какой, господин нэпман, подносящий братьям миллионные презенты.

— Для кого нэпман, а для тебя, сволочь, штабс–капитан его величества двести шестого егерского полка, понятно? — ответил тот, презрительно ухмыляясь и показывая при этом свои длинные зубы.


Еще от автора Анатолий Никитич Баранов
Терская коловерть. Книга первая.

Действие первой книги начинается в мрачные годы реакции, наступившей после поражения революции 1905-07 гг. в затерянном в Моздокских степях осетинском хуторе, куда волею судьбы попадает бежавший с каторги большевик Степан Журко, белорус по национальности. На его революционной деятельности и взаимоотношениях с местными жителями и построен сюжет первой книги романа.


Терская коловерть. Книга вторая.

Во второй книге (первая вышла в 1977 г.) читателей снова ожидает встреча с большевиком Степаном, его женой, красавицей Сона, казачкой Ольгой, с бравым джигитом, но злым врагом Советской власти Микалом и т. д. Действие происходит в бурное время 1917-1918гг. В его «коловерти» и оказываются герои романа.


Голубые дьяволы

Повесть о боевых защитниках Моздока в Великую Отечественную войну, о помощи бойцам вездесущих местных мальчишек. Создана на документальном материале. Сюжетом служит естественный ход событий. Автор старался внести как можно больше имен командиров и солдат, героически сражавшихся в этих местах.


Рекомендуем почитать
Иезуит. Сикст V

Итальянский писатель XIX века Эрнст Мезаботт — признанный мастер исторической прозы. В предлагаемый читателю сборник включены два его лучших романа. Это «Иезуит» — произведение, в котором автор создает яркие, неповторимые образы Игнатия Лойолы, французского короля Франциска I и его фаворитки Дианы де Пуатье, и «Сикст V» — роман о человеке трагической и противоречивой судьбы, выходце из народа папе Сиксте V.


Факундо

Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.


Первый художник: Повесть из времен каменного века

В очередном выпуске серии «Polaris» — первое переиздание забытой повести художника, писателя и искусствоведа Д. А. Пахомова (1872–1924) «Первый художник». Не претендуя на научную достоверность, автор на примере приключений смелого охотника, художника и жреца Кремня показывает в ней развитие художественного творчества людей каменного века. Именно искусство, как утверждается в книге, стало движущей силой прогресса, социальной организации и, наконец, религиозных представлений первобытного общества.


Довмонтов меч

Никогда прежде иноземный князь, не из Рюриковичей, не садился править в Пскове. Но в лето 1266 года не нашли псковичи достойного претендента на Руси. Вот и призвали опального литовского князя Довмонта с дружиною. И не ошиблись. Много раз ратное мастерство и умелая политика князя спасали город от врагов. Немало захватчиков полегло на псковских рубежах, прежде чем отучил их Довмонт в этих землях добычу искать. Долгими годами спокойствия и процветания северного края отплатил литовский князь своей новой родине.


Звезда в тумане

Пятнадцатилетний Мухаммед-Тарагай стал правителем Самарканда, а после смерти своего отца Шахруха сделался главой династии тимуридов. Сорок лет правил Улугбек Самаркандом; редко воевал, не облагал народ непосильными налогами. Он заботился о процветании ремесел и торговли, любил поэзию. Но в мировую историю этот просвещенный и гуманный правитель вошел как великий астроном и математик. О нем эта повесть.


Песнь моя — боль моя

Софы Сматаев, казахский писатель, в своем романе обратился к далекому прошлому родного народа, описав один из тяжелейших периодов в жизни казахской степи — 1698—1725 гг. Эти годы вошли в историю казахов как годы великих бедствий. Стотысячная армия джунгарского хунтайши Цэван-Рабдана, который не раз пытался установить свое господство над казахами, напала на мирные аулы, сея вокруг смерть и разрушение.