Терроризм в российском освободительном движении - [91]

2. 1901—1904: Возрождение терроризма и русская социал-демократия

Террористические настроения стали возрождаться среди радикальных групп в России уже в конце 1890-х годов. Эта тенденция не осталась незамеченной социал-демократами. Т.М.Копельзон (Гришин) писал Плеханову в конце 1898 — начале 1899 года о появлении нового врага — социалистов-революционеров, с их призывами к возобновлению террора[633]. Однако в это время «экономизм» казался более серьезной угрозой «ортодоксам» российской социал-демократии. Между тем, вопрос о терроре ставился в порядок дня некоторыми российскими социал-демократами и отношение к нему «на местах», в России, оказалось, как вскоре выяснилось, достаточно терпимым, если не сказать больше.

Характерно письмо В.П.Ногина своему единомышленнику весной 1900 года: «В данную минуту мы не должны говорить о терроре: на это теперь не пойдет масса. Но трудно предугадать, что будет дальше».

Ногин высказал предположение, что если рабочие демонстрации будут жестоко разгоняться, то это вызовет ответную реакцию, «...если все демонстрации будут вызывать столкновения с полицией и повлекать за собой только жестокие наказания, а не уступки, но в то же время уровень развития массы будет повышаться, то возможно у нас возникновение террора»[634]. Ногин довольно точно предсказал ход событий; только первый в двадцатом столетии террористический акт в России стал ответом не на разгон рабочей демонстрации, а на жестокое подавление студенческих волнений.

Начало нового века ознаменовалось нарастанием революционного кризиса. Одним из его симптомов — и важнейших факторов — стало возобновление терроризма. В 1901 году раздались выстрелы П.В.Карповича и В.Ф.Лаговского, направленные в министра народного просвещения Н.П.Боголепова и обер-прокурора Синода К.П.Победоносцева. 2-го апреля следующего года пуля члена Боевой организации эсеров С.В.Балмашева сразила министра внутренних дел Д.С.Сипягина. Эти террористические акты вызвали одобрение в определенных слоях общества и энтузиазм среди значительной части революционеров, не исключая и социал-демократов.

«Я страшно жду, что будет в России 1 мая.., — писал В.П.Ногин тому же корреспонденту год спустя после отправки цитированного выше письма, в апреле 1901 г., — Если будет демонстрация, то она будет более кровопролитная, чем 4 марта (имеется в виду демонстрация петербургской интеллигенции 4 марта 1901 г. у Казанского собора, жестоко разогнанная полицией — О.Б.), потому что рабочие будут вооружены, кто чем попало, будут и револьверы. Каждый будет вооружаться для защиты. Я считаю это необходимым и разумным... Теория о неразумности террора есть только у интеллигенции, рабочие не знают ее и будут применять. Теория же о самозащите силою против силы есть и у интеллигенции, да и не может не быть: если меня убивают или убивают моих близких, неужели я смогу ограничиться только криками — нет, я тоже буду убивать...»[635]

Резонанс, произведенный покушениями Карповича и Лаговского, заставил заколебаться даже «экономистов», оценивших происшедшее, как «исторический поворот». Так была озаглавлена передовица «Листка "Рабочего дела", написанная одним из лидеров «экономистов» Б.Н.Кричевским. Он писал, что «исторический момент выдвинул также перед партией совершенно новый вопрос. Выстрелы Карповича и Лаговского и то горячее сочувствие, которое они встретили в рядах молодежи и всех революционных элементов, ясно показывают, что белый террор царского правительства снова, с неотвратимой силой природы, создают почву для красного террора революционеров. Наши партийные организации не могут и не должны игнорировать этого факта, обходить его молчанием. Они должны сообща решить, какое положение им всем занять по отношению к террору»[636].

Некоторые эмигрантские социал-демократические группы высказались, в более или менее решительной форме, за использование террористических методов. Наиболее откровенно это было сделано в программной брошюре группы «Свобода» «Возрождение революционизма в России», принадлежавшей перу ее лидера Е.О.Зеленского (Л.Надеждина). В своей брошюре Зеленский рекомендовал своеобразный синтез народовольческих методов с социал-демократическими теориями и организационными принципами. Он призывал использовать «эксцитативный террор» для активизации рабочего движения. «Террор не может не усилить движения, — писал Зеленский, — уже потому, что он — застрельщик политической борьбы, яркий симптом начала конца. Он является затем, чтобы бросить искру в уже собранный и сложенный горючий материал»[637].

Довольно сочувственно к терроризму, как будет показано ниже, отнеслась и еще одна социал-демократическая группа — «Борьба».

Первые покушения, сначала относительно спонтанные, как выстрелы Карповича и Лаговского, а затем систематический «центральный» террор, возобновленный Боевой организацией ПСР, вызвали мощную антитеррористическую кампанию на страницах «Искры» и «Зари». Кампания обусловливалась как принципиальными, теоретическими соображениями — марксисты полагали, что терроризм сбивает рабочее движение с правильного пути, тем более, что история уже доказала пагубность методов «Народной воли» для самих революционеров, так и чисто конъюнктурными. Рост популярности эсеров после первых же удачных покушений застал социал-демократов в известной мере врасплох. Об этом свидетельствует непоследовательность поведения «искровцев» после покушения Балмашева, которым заявила о своем существовании БО. Поначалу они пытались доказать, что Балмашев вовсе не эсер, а просто студент, причем в прошлом член киевской социал-демократической организации. При этом напоминалось, что террор в современных условиях лишь мешает массовому движению.