Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама) - [73]

Шрифт
Интервал

имеет целиком чудесный, сверхъестественный характер (можно было бы добавить — почти сказочный) и потому она предназначена для морализирования, а не для выведения законов[333]. Что касается смерти мальчика, оппоненты фатвы верно указывают на искусственное приравнивание его действий к самоубийству, замечая, что «…в конечном счете его убила не собственная рука, а стрела, пущенная королем»[334].

Почему в окончании хадиса о мальчике мать с чудесно заговорившим младенцем обрекла себя на гибель, отказавшись отречься от веры в Аллаха? Значит ли это, что в особых случаях верующему дозволено совершать собственную экзекуцию? Осмысление этого хадиса приводит оппонентов фатвы к умозаключению о разнице между религиозным законом доисламского прошлого, действующим во времена «людей рва», и исламским шариатом по вопросу вынужденного отречения от веры. Если во времена поколения мальчика отречение от веры под принуждением означало действительное отступничество, исламский шариат более снисходителен в этом вопросе. В связи с этим приводится один прецедент из истории раннего ислама. Во времена Мухаммада под жестокими пытками сподвижник Аммар ибн Йассир произнес слово, истолкованное как отречение от ислама в пользу арабских языческих богинь Ал-Лат и Ал-Уззы, хотя в сердце своем не колебался в своей вере. Когда он вернулся к Мухаммаду, тот утешил его и подтвердил его веру[335]. Вскоре после чего был ниспослан коранический аят:

«Гнев Аллаха падет на тех, кто отрекся от Аллаха после того, как уверовал, — не на тех, кто был принужден к этому, тогда как в его сердце покоилась твердая вера, а на тех, кто сам раскрыл грудь для неверия…» (Коран, 16:106).

Что касается матери, смертельный приговор уже был вынесен королем из-за ее веры, поэтому смерть была неминуема, но если бы она, поколебавшись, отреклась от единобожия, это означало бы действительное отречение и ее ждала бы расплата в жизни грядущей, посмертной. То же самое справедливо в отношении хадиса о женщине-парикмахере. В силу общих особенностей с предыдущим хадисом он также предназначен для иллюстрации тех притеснений, которые испытывали верующие в единобожие до ислама, но не содержит никакой законодательной базы[336].

3. Не все мученические операции одинаковы — исключительный случай бомбинга смертников. Отмечая широту определения мученических операций в тексте фатвы, ее оппоненты сосредоточивают всю критику лишь на одной из двух упомянутых разновидностей — взрывах террористов-смертников. Только этот вид операций признается незаконным с позиции шариата и объявляется вредным новшеством. Авторы не сомневаются в законности атак одиночек, углубляющихся в ряды врагов без доспехов или со слабым шансом на выживание (операции с высоким риском для жизни), и признают их дозволенными мученическими операциями в силу того, что воин погибает от руки врагов, а не убивает себя[337]. Они настаивают на принципиальности вопроса о той стороне, которая ответственна за гибель атакующего, и отбрасывают любые силлогистические объяснения, ведущие к оправданию сценариев борьбы с противником, где муджахид сам лишает себя жизни. Запрет на самоубийство рассматривается как абсолютный и не подверженный пересмотру ни под какими предлогами. Нарушение его ведет к наказанию вечными мучениями в аду. «Пожелание Аллаха Своему созданию предельно ясно, оно открыто запрещает человеку лишать себя собственной жизни, будь то в мирской жизни или во время миссии джихада». [338] Ученые напоминают, что жизнь входит в пять базовых ценностей ислама, находящихся под защитой шариата (жизнь, разум, вера, семья и собственность)[339].

Согласно мнению авторов документа, техника бомбинга смертников, защищаемая оправдательной фатвой, никогда не обсуждалась учеными и правоведами ислама ранее на протяжении всех четырнадцати веков его существования, потому как она полностью чужда «храброму и рыцарскому воинскому духу джихада». Для нее нет места в исламском шариате, и поэтому она попадает в разряд действий незаконных и запрещенных, именуемых харам.[340]

Муджахид может быть признан мучеником (шахидом}, павшим на поле боя, только при соблюдении двух критериев: во-первых, он должен быть убит оружием или каким-либо средством, принадлежащим другим, но не собственным; во-вторых, он не должен знать точного момента своей смерти[341]. Что касается первого критерия, то в тексте исследования можно найти поправку, вносящую исключение в соответствии с классическим шариатом- Воин джихада может считаться мучеником и в случае гибели от собственного оружия, когда это произошло нечаянно и непреднамеренно. Бомбист-смертник не соответствует этим критериям, поскольку сознательно и намеренно взрывает бомбу, прикрепленную к его телу, определяя точный момент своей смерти. Его посмертную судьбу ученые определяют по аналогии с другими самоубийцами в соответствии с известным (вышеприводимым нами) хадисом (тот, кто убил себя железным оружием, пребудет вечно в адском огне, убивая себя тем же оружием, кто бросился со скалы — будет бросаться со скалы и т. д.): «кто взорвал бомбу, прикрепленную к самому себе, будет взрывать бомбу, прикрепленную к самому себе в [адском] Огне»


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Деррида за 90 минут

Книга Пола Стретерна «Деррида за 90 минут» представляет собой краткоеописание биографии и идей Дерриды. Автор рассказывает, какое влияние эти идеи оказали на попытки челевечества понять смысл своего существования в мире. В книгу включены избранные места из работ Дерриды и перечень дат, позволяющих получить представление о роли Дерриды в философской традиции.


Японская художественная традиция

Книга приближает читателя к более глубокому восприятию эстетических ценностей Японии. В ней идет речь о своеобразии японской культуры как целостной системы, о влиянии буддизма дзэн и древнекитайских учений на художественное мышление японцев, о национальной эстетической традиции, сохранившей громадное значение и в наши дни.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.