Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама) - [105]

Этический идеал мусульманина — отдача себя целиком во власть Божественной воли, не только в смысле фактической бытийственной подчиненности сотворенного своему Творцу, но и в смысле устремленности личной воли к исполнению религиозного закона, установленного Божественными предписаниями. При укреплении тенденции обращения нравственного сознания в сторону этики закона, что в целом характерно для мусульманского традиционализма и фундаментализма, конечно же, бессмысленно говорить о самотрансценденции сознания верующего, которое отказывается от радикального распоряжения собой как объектом, но обращается в другую крайность — превращение своего существа целиком в объект распоряжения со стороны абсолютного могущества Божества. В таком состоянии теряется ощущение подлинной человеческой свободы как в области воли, так и тем более в сфере действий. Такова фаталистическая установка, колеблющаяся в зависимости от конкретной региональной разновидности конфессиональной культуры от ограниченного фатализма салафитов до Божественного пандетерминизма ашаритов. В подобных условиях нравственное сознание и совесть как важнейший орган душевной жизни, помещенные в контекст исламистской идеологии, претерпевают вышеописанные трансформации, которые позволяют легче принять вольную смерть в ходе террористической атаки, расцененную в качестве акта жертвенного возврата своей жизни ее единственному истинному владельцу — Богу.

Глава 6 ЖЕНЩИНЫ В АКЦИЯХ САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ ТЕРРОРИЗМА СМЕРТНИКОВ

Терроризм смертников, в котором исполнителем атаки становится женщина, во многом противоположен мужскому терроризму смертников. Как известно, терроризм с участием мужчин-смертников был введен в арсенал повстанческих и экстремистских форм вооруженного насилия исламистами. Секулярные оппозиционные группировки и партии (леворадикальные, националистические) в мусульманских странах включились в организацию террористических актов с применением смертников позднее и под влиянием уже ставшей популярной к тому времени исламистской пропаганды и культуры мученичества. Ситуация с женщинами-смертниками совершенно обратная. Новый шаг в развитии культуры мученичества сделали секулярные группировки в надежде повысить свой рейтинг в народных массах и не допустить безусловного лидерства радикальных исламских движений.

История женского терроризма смертников возводит свои истоки к Ливану времен гражданской войны, оккупированному иностранными войсками. Несколько лет спустя после апробации первых террористических атак смертников шиитскими партиями Хезболла и Амаль в конкуренцию за умы и сердца ливанцев вступила просирийская Сирийская социально-националистическая партия (ССНП). Оперативники сирийских националистов подготовили первую атаку смертника, исполнителем которой стала 17-летняя девушка из шиитской семьи. Девятого апреля 1985 года Санаа Мехайдли взорвала себя в автомобиле рядом с израильским конвоем на юге Ливана, около города Джеззин, убив двух солдат и ранив еще двух военных[472]. Присоединившаяся к партии за три месяца до своей мученической операции[473], она стала также первой смертницей, оставившей видеозавещание с обращением к своим родственникам и соотечественникам.

Женский терроризм смертников, возникший на фоне успеха ранних атак смертников-мужчин, мотивированных радикальным исламом, позже сложился в сходных с Ливаном обстоятельствах в Палестине.

Во время первой интифады руководство палестинского национального движения призвало женщин к активному участию в национально-освободительной борьбе. Но вместо предоставления права на самоопределение своего вклада в общее дело женщинам заранее отводилась роль, напрямую связанная с их полом — матерей и воспитательниц детей мужского пола, будущих воинов. На палестинских женщин был возложен долг быть «матерями нации». В одной из пропагандистских листовок тех лет палестинские матери, сестры и дочери описывались как «ясельные фабрики» или «фабрики по производству мужчин» (манабит).[474] Этот процесс подчинения семьи и деторождения задачам национального сопротивления в Палестине израильский профессор Мира Тзорефф вполне точно именует национализацией материнства. Высший статус, который могла приобрести палестинская женщина во время первой интифады, обозначался почетным титулом «мать шахида», т. е. мать, воспитавшая ребенка, отдавшего свою жизнь ради национального освобождения[475]. Также не стоит забывать, что в этот период, когда националистические и левацкие группировки имели несомненный перевес на политической арене, некоторые из женщин имели возможность принять более деятельное участие в борьбе за независимость Палестины, хотя их пример и не был типичен для палестинского общества. Скажем, национальной героиней Палестины конца 1960-х годов стала Лейла Халед, участвовавшая в операциях Народного фронта освобождения Палестины по захвату американского самолета в 1969 году и попытке захвата израильского самолета в 1970 году, следовавшего из Амстердама в Лондон.

Ко времени второй интифады социокультурный и идеологический контекст палестинского движения сопротивления разительно изменился. Произошла исламизация политики и публичной сферы мусульманской Палестины. Обращение к корням собственной культуры и реализация религиозных ценностей в наиболее последовательных и строгих формах привела к сужению возможностей непосредственного участия женщин в вооруженном противостоянии с Израилем. Роль женщины окончательно свелась к ведению войны на «демографическом фронте». Но распространение исламистского дискурса и расцвет культуры мученичества в палестинском обществе предложил новые возможности участия в вооруженном политическом протесте палестинским женщинам, вопреки желанию самих исламистов.