Территория отсутствия - [39]

— По-моему, Ленка произвела на него впечатление.

— А по-моему, ваша соседка влюбилась в Митю, — и тут она вспомнила. Ну конечно же Женька Егорин! Лучший шашист потока, головная боль вожатой и мечта всех девчонок третьего отряда, незримая тень, скользившая за ней повсюду и, наконец, первый в жизни поцелуй — щекочущее прикосновение чужих губ к ладошке, от которого и сладко, и смешно, и страшно. Все он, Жека, когда-то поклявшийся никогда ее не забыть. Забыл.

— А можно на «ты»?

— Что?

— Я говорю, может, лучше перейдем на «ты»? — напомнил о себе герой дня. — Мы же почти ровесники.

«С разницей почти в десять лет», — подумала «ровесница» и улыбнулась.

— Принимается. Я пошла.

— Куда?

— Выставку твою смотреть.

— Я сейчас все покажу.

— Послушай, Антон, — хотелось верить, что этот милый очкарик такой же разумный, как и талантливый, — местоимение «ты» имеет много оттенков, я бы предпочла дружеский. Ты меня понимаешь?

— Нет.

— Жаль, — вздохнула она и отправилась тратить время на то, ради чего так легкомысленно поддалась уговорам своего шалопутного друга.

Однако у первой же работы молодого скульптора искусствовед поняла, что цель оправдала и поездку, казавшуюся никчемной, и предательское поведение Елисеева, и ненужные проблемы, какие, похоже, пытается навязать ей Антон. Мария бродила по залу, не замечая никого вокруг, не слыша голосов, в который раз изумляясь и радуясь тому, что могут сотворить человеческие руки. Работ экспонировалось немного, но от каждой было не оторваться.

— Нравится?

— Да.

— Мне тоже.

Она неохотно отлипла от небольшой скульптуры и посмотрела на человека, снова позволившего себе бесцеремонность. Ухмылка, открывающая чуть заметную щель между зубами, с легкой горбинкой нос, серые глаза, в которых появился цинизм, родинка над верхней губой — годы, конечно, его изменили, но остался зазор, откуда выглядывал забавный мальчишка. Преданный, задиристый и смешной.

— Как поживаешь, Маша?

— Напомните мне, пожалуйста, когда мы с вами переходили на «ты»?

— Напомню, — охотно согласился Егорин. — В пионерском лагере, двадцать лет назад. Только тогда мы не переходили на «ты», начинали с этого. Не помнишь? А я тебя не забыл, Маша Бодун. Хоть и времени столько прошло, и изменилась ты очень, но я все равно тебя узнал. Сразу, как только увидел. Даже сам удивился. Где ж ты раньше-то была, Машка?

Она решила не рядиться в тогу лицемерки.

— Я тоже тебя узнала, правда не сразу.

— Послушай, Маш, завтра — Новый год. Давай его встретим вместе. Вдвоем, только ты и я. Не случайно же мы с тобой столкнулись через столько лет, черт возьми! Может, это судьба делает нам новогодний подарок, а? — Евгений ухватил ее за руку, словно боялся, что она растворится в воздухе. На безымянном пальце сверкнуло обручальное кольцо.

— А жена будет одна?

— Ирка знает, что меня могут задержать дела. Она привыкла.

— Но я не привыкла.

Егорин разжал пальцы, отступил на шаг и прищурился:

— Уверена?

— Абсолютно.

— А вдруг я чем-нибудь пригожусь?

— Ты не золотая рыбка, я не старуха.

Он окинул ее оценивающим взглядом.

— По-моему, ты перепутала роли. Ну да ладно, забудем. Будем считать, что мы познакомились только сегодня. Надеюсь, увидимся вечером. Ты ведь не откажешь нашему гению в моральной поддержке, придешь отметить открытие выставки? Кстати, я наблюдал за вами. Кажется, из-за тебя Антон впал в транс, — наблюдатель ухмыльнулся. — Похоже, я с ним оказался в одной упряжке.

Волоча за собой остроносого оператора с телекамерой, к Егорину подскочила бойкая девица в черном костюмчике и затараторила:

— Господин Егорин, не могли бы вы поделиться с нашими зрителями мыслями о выставке? Чем привлекло вас творчество молодого петербуржца Антона Леднева? Разве в Москве мало талантливых скульпторов? — и, не давая опомниться, сунула под нос микрофон.

— Не мог бы! — рявкнул взбешенный меценат.

Но даже эту, единственную, фразу Мария не слышала. Она спешила к выходу, где, перекуривая, мило ворковали двое: ее друг и соседка Антона.

С первого взгляда на них стало ясно, что внезапный елисеевский приступ любовной горячки грозит обернуться хроникой.

— Митя, я устала. Поедем отсюда.

— Сейчас, — не двинулся с места тот.

— Дай, пожалуйста, ключ и скажи точный адрес. Я доберусь сама.

— Я тоже поеду с вами, — опомнилась первой белобрысая тихоня. — Мне надо собаку выгулять.

Собачий выгул оказался мощнее дружеской просьбы и мгновенно склонил чашу весов в пользу обратной дороги. В машине Мария приняла решение.

— Извините, ребята, я передумала. Хочу прогуляться по Невскому. Черкни мне адрес, Митенька, — она с невинной улыбкой протянула Елисееву блокнот и ручку. — Я недолго, ты не волнуйся.

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Точно? Может, пройдемся вместе? — кажется, совесть в нем еще оставалась.

— Пиши!

— Не забудь, в восемь у нас банкет.

— Ага.

Через полчаса она томилась у кассы на Московском вокзале, где конечно же вышел облом: билетов на тридцатое декабря не было никаких. Незадачливая путешественница соглашалась вояжировать даже в тамбуре, но кассирша рявкнула следующего и потребовала не мешать.

— Девушка, вы пройдите к той кассе, — показала рукой на другое окошко женщина в енотовой шубе. — Там, кажется, есть билеты на «Красную стрелу».