Территория отсутствия - [35]

— Хочешь познакомиться? Легко! Только Тебе с ними будет скучно. Это в общем-то довольно примитивный народ. В эмоциональном смысле, конечно, — поправился он, — с мозгами-то у них все в порядке, любой позавидует. Просто, женщинам с такими никакого кайфа, одна головная боль. Зацепиться не за что, все осталось там, — он неопределенно махнул рукой за плечо, — позади. Когда ребятки были белыми и пушистыми, верили в добро, а от предчувствия счастья замирали, точно гончая перед выстрелом. Сейчас — это обожравшиеся матерые псы, которые урчат над куском мяса с костью и время от времени с умилением вспоминают свой щенячий восторг. Иногда они непрочь от того восторга тоже урвать кусочек, да только кишка тонка, хоть и забита разной собачьей дрянью, он внимательно посмотрел на Марию. — Хочешь такого? Пожалуйста, хоть сегодня, — потом, не отрываясь цепким, чуть захмелевшим взглядом, прикинул что-то в уме, усмехнулся, потянулся за бутылкой, плеснул в бокалы и спросил с неприятным прищуром: — Головокружение от успехов? А не боишься сломать себе шейку? Попадаются такие экземпля-я-яры… — и замолчал. Как хороший актер, мастерство которого определяет выразительность паузы.

— Забудь. Торт будешь?

— Буду, только позже. Я еще не наелся.

— Тогда ешь. Я сейчас. — Она вышла из гостиной, добросовестно посчитала в кухне до тридцати, успокоилась, глотнула холодной водички, разрезала любимый Димкин «Наполеон», на который сдуру угрохала уйму времени, и поволокла на блюде тому, кто заслуживал не десерт, а хорошего пинка под зад со своим «сложенным веером».

На столе, рядом с хозяйским бокалом лежал бархатный синий футляр, в комнате было пусто.

— Митька, ты где? — ответа не было. — Елисеев, кончай дурачиться! Я знаю, ты не ушел. Где ты? — молчание. Она подошла к окну, отдернула штору. С балкона молча пялился ненормальный гость и трясся от холода, изображая метеорологический пофигизм. Хозяйка сделала скупой жест, из которого сразу становилось понятным ее мнение о человеке через стекло, распахнула балконную дверь и для проформы вежливо поинтересовалась: — Что ищем? Потерянные мозги?

— Прощение, — проклацал зубами «искатель».

— Ветром сдуло. У меня тут северная сторона.

— Тогда я еще немножко подышу. Пока ты меня не простишь.

— За что?

— Перечислю, когда простишь.

— Так много грехов?

Обессиленный грешник молча кивнул.

— Ладно, считай, что простила. Заходи, а то сейчас будем клацать дуэтом, соседей пугать. — Дмитрий пулей влетел в гостиную и плюхнулся в кресло, прижавшись с наслаждением к теплой мягкой обивке. — Садись за стол, «Наполеон» будешь есть. Даром, что ли, вчера угрохала на него весь вечер? Я бы, конечно, налила тебе чай, но, если хочешь, могу что-нибудь и покрепче, — добавила она, сжалившись над посиневшим от холода дуралеем.

— С-спасибо.

Хозяйка подошла к бару, достала большой пузатый бокал и початую бутылку коньяка, которым изредка разбавляла кофе, заполнила наполовину, секунду подумала, плеснула еще, сунула под нос бестолковому гостю.

— Пей. Как машину-то поведешь, умник?

— Водилу в-вызову, — Димка залпом выпил коньяк и, не закусив, тут же заканючил: — Мань, ну не злись. Я, конечно, хамло, эгоист, ревнивый, как все мужики, но я вынянчил тебя, можно сказать, своими руками. Как ты думаешь, могу я спокойно смотреть, что вокруг тебя будут вертеться придурки типа этого Козела? Да еще сам их подсовывать буду? Я ж тебе все равно, что мать, пойми! Ну отец, — осекся он, поняв, что с родственными связями переборщил. — Прости, Машка! Не хотел тебя обидеть, честное слово.

— Успокойся. Я не в обиде.

— Правда?

— Ты пионер или бизнесмен, Елисеев? Прекрати вести себя, как школьник. Я уже не учительница, отыгрались. Лучше скажи, что это? — кивнула она на футляр.

— Подарок.

— Ты уже сделал один.

— Тот — квартире, а этот — хозяйке. Ты бы лучше посмотрела, чем воспитывать.

Она щелкнула футлярной застежкой. На белом атласе мерцало жемчужное ожерелье. Крупные, идеально ровные, черные жемчужины с маленьким бриллиантом на золотом замке искушали, совращали, вытесняли все мысли, кроме одной: быстрее нацепить на себя эту роскошь. В свое время молодая адвокатша немало послонялась с раскрытым ртом по римским ювелирным бутикам, иногда сама что-нибудь покупала, иногда дарил влюбленный в жену адвокат. И знала толк в таких украшениях. Димкино было действительно ценным.

— Ты с ума сошел!

— Почему?

— Деньги девать некуда?

— Есть. Это мой взнос в совместное предприятие.

— Я говорила: пей лучше вино, оно не так ударяет в голову.

— А ты лучше послушай, что я скажу, — Елисеев долил себе чаю, обнял ладонями горячую чашку и, наслаждаясь теплом, доложился: — Я, правда, сначала просто хотел сделать тебе подарок. А кому мне еще дарить, скажи? Шлюхам, которые пытаются меня захомутать? Я им по мере надобности плачу, вот и все.

— Не интересно.

— Согласен, извини. Слушай, Машка, — весело изумился вдруг старый приятель, — может, ты ведьма? Я в жизни никому не сказал «прости», а перед тобой постоянно извиняюсь. Причем за такую ерунду, которую другой, вообще, не заметил бы. Как тебе это удается, признайся?

— Что?

— Дергать людей за веревочки.