Терри на ограде - [11]

Джек вскочил с места, ошпарил руку чаем.

— И в такую погоду Терри на улице, куда это годится, по-твоему? — Он уже чуть ли не обвинял Глэдис, как будто она встревожена меньше его. — Надо вернуть его домой. Идем, я выведу машину…

Он словно только и ждал этих сообщений про грозу, готовый вскочить при первом же сигнале; похоже, для него гроза — лишь предлог, чтобы начать действовать. Расплескивая по дороге чай, он зашагал к двери. Глэдис и теперь сдержалась, молча провожала его взглядом.

— Прежде всего незачем было пускать его на улицу, раз надвигалась гроза…

Глэдис опять крепко сжала губы. Неожиданно все обернулось против нее. Оказывается, это она виновата, что позволила разразиться ссоре, она виновата, что ей пришлось разбранить Терри за то, как он выражался. Прямо как в той истории: женщину убили, и она же виновата — всем доставила столько хлопот. Но спорить сейчас бессмысленно. Джек не в том настроении, чтоб внять доводам рассудка. Когда он такой, его ни в чем не убедишь.

— Куда ехать, как думаешь? На стройку, к Новым домам? — Джек уже надевал свой громко шуршащий нейлоновый плащ.

— Наверно…

— Что?

— Хорошо, поедем на стройку. Ему туда ходить не велено, но скорей всего он там…

— Ладно, значит, на стройку. Хорошо хоть, знаем, что делать. — Четыре нетерпеливых шага, и Джек уже у двери. — Я подведу машину к парадному. А ты надевай пальто и жди.

Он захлопнул за собой дверь кухни, опустив голову, зашагал по узкой бетонной дорожке к гаражу и через минуту вывел свой «эскорт» под дождь. Глэдис сразу вытащила с вешалки из-под других пальто свой плащ и в последнюю минуту, когда он подъехал, спохватилась, крикнула наверх Трейси:

— Мы поехали искать Терри! Мы ненадолго.

Ответа ждать не стала, кинулась к открытой дверце машины и, еще не успев ее захлопнуть, оказалась на углу улицы. «Дворники» торопливо, с шипением разгоняли с ветрового стекла воду, и Джек подался вперед, вглядываясь в дорогу. Что-нибудь разглядеть сквозь такой ливень не просто, где уж увидишь промокшего парнишку в черной рубашке.

Внезапно белая вспышка озарила их, напряженно застывших, точно на гигантской фотографии, оглушительный удар грома подхлестнул Джека — и вот перед ним еще одна пустынная улица.

— Он ведь знает, что под деревьями стоять нельзя, правда?

— Ну, ты во время каникул сколько раз ему говорил, Джек, и вообще…

— Ну, надеюсь, он не забыл. Не люблю я грозу, всегда не любил… и тут рисковать ни к чему. — Внутри по-прежнему что-то теснило и дрожало, и он мог только догадываться, что то был страх перед молнией.

Глэдис Хармер молча кивнула. Джек — человек осторожный, кое в чем даже чересчур. На ночь всегда вытаскивает из розеток все штепсели; когда они уезжают в отпуск, отключает воду, по приставной лестнице взбирается именно так, как положено — руками по очереди берется за ступеньки и никогда за боковинки: вдруг нога соскользнет; в ее куда более беспечном семействе о таких вещах никогда не беспокоились. Дядю Чарли эти привычки Джека всегда забавляли, но ведь дядя Чарли всегда и во всем находит что-нибудь смешное… А все же Джек не напрасно осторожничает, особенно когда это касается молнии.

— Что толку рисковать. В жизни и без того хватает опасностей, нечего лезть на рожон. Мы ведь оба знаем, с ним все-таки может что-то случиться, даже если вероятность только одна на миллион. Так что надо его найти и привести домой. Будем надеяться, что у него хватило ума спрятаться где-нибудь под крышей.

И тогда из машины нам его не увидать, подумала Глэдис. Но высказывать это вслух, как и многое другое, не стала. Она по опыту знала, что иной раз лучше промолчать. Раз Джек волнуется, ей тоже неспокойно. Но в душе она была уверена, что молния не столь опасна, как чудится Джеку, и что злится ли еще Терри или зализывает раны, где бы он сейчас ни был, — физически он цел и невредим.

В самом страшном своем ночном кошмаре, который Терри вспомнил, когда перебудил уже весь дом, за ним гнался по открытой равнине высоченный дядька в дождевике и орал во всю глотку голосом отца, когда тот принимался его пугать. Слов не было, только долгий вопль, то замирающий почти жалобно, когда у преследователя не хватало дыхания, то вновь оглушительный, близкий, когда, казалось, этот страшный дядька вот-вот настигнет беглеца. А Терри собирал все свои силенки, но не мог продвинуться ни на шаг, словно под ногами у него вращался барабан; он пытался звать на помощь маму — она стояла спиной к нему на балконе второго этажа, — но крик застревал у него в горле. Преследователь все ближе, и Терри в отчаянии, в ужасе чувствует — он уже рядом, уже над ухом раздается отвратительный рев. И тогда он проснулся весь в поту от страха, кинулся в спальню к родителям, еще не понимая, во сне это все или наяву.

Вот и сейчас на него накатил тот отчаянный, безмерный ужас, какой испытывают совсем маленькие ребятишки в играх с погонями, когда тебя вот-вот поймают и тянет остановиться и завизжать. Пустошь простиралась такая беспредельная, дорога, сулящая безопасность, так далеко, и хоть он изо всех сил старался бежать быстрей, дорога, казалось, все так же недостижимо далека. Если бежишь по проулку, по улице ли, всегда, по крайней мере, чувствуешь, что докуда-то добежал. Терри не оглядывался, он и так знал, где его преследователи: от их свиста и улюлюканья у него кровь стыла в жилах, совсем как у тех, кого преследовали с воинственным кличем краснокожие индейцы, или китайские воины, бьющие в жестяные барабаны, или шотландские, что дудели в дудки. Ноги ватные, в горле пересохло, глаза сощурены и мало что могут разглядеть сквозь стену дождя, сердце усиленно перегоняет по жилам кровь, понуждая каждый мускул нести его вперед, — таков был Терри, когда мчался к дороге. Дождь струился по мокрым прилизанным волосам, мокрая насквозь рубашка липла к тяжело вздымавшейся груди, полукеды хлюпали по намокшей траве, но еще того хуже — вымокшие джинсы стали тяжелыми, неудобными, и ноги, которым приходилось одолевать еще и это сопротивление, быстро устали.