Терракотовые сестры - [68]

«А я еще и стрелу в ногу ему воткнула», – устыдилась Казакова.

Мэй же полуприкрыла глаза, вспоминая, как уходила жизнь из этого крепкого мужчины, когда она его нашла ночью. Как сильное тело его уже даже не билось в судорогах, а лишь подрагивало у нее на коленях. И сейчас он лишь слегка прихрамывал и немного корчился от боли. Что-то вроде гордости почувствовала женщина. И еще нечто, кроме гордости.

– Ты сам видел его смерть? – голосом без выражения спросил старик.

– Да, – ответил Асит.

– А ты выжил?

И снова ни один мускул не дрогнул на лице главного давсна. Он в упор смотрел на вестника, но Маша готова была поклясться чем угодно, что видит он сейчас совсем не его.

– Принесшему добрую весть полагается подарок, злую – смерть. – Взгляд старика стал осмысленным. – Мой тебе подарок – жизнь. А наказание – изгнание. Уходи живым и уведи прочь наших спасительниц. Проводи их туда, куда они захотят, но не возвращайся. Давсны, у нас много дел. Мы засиделись у озера.

– Йорал! – закричали все, кто расслышал, и устремились в стойбище, поделиться вестью о свободе. Вождь тоже развернулся было, чтоб уйти. Сейчас он казался еще более старым и совсем не таким властным, как виделся Маше вначале. Но, согласно обычаю, старик поклонился чужачкам. Помощники протянули им поводья стреноженных лошадей.

Разговор окончен – пояснять не надо.

– Вот сейчас бы эпическую музыку фоном, вскочить в седло и умчаться к горизонту, – не удержалась Казакова. – И потом свет в зале включается и все шумною толпою идем к выходу, скидывая стаканчики от попкорна в урны. Очень хочется счастливого финала и домой.

Мэй не оценила юмора.

– Надо дойти до места перехода сначала. Пойдем на запад, как и собирались. У нас теперь и провожатый есть.

К женщинам подошла мать Цаган. Протянула туго скатанный и связанный белым кожаным ремнем тюк. Маше отдала. И впервые за эти странные сутки девушка увидела человеческую улыбку.

– Там одежда твоя, дочка, не бойся. – Старуха еще раз улыбнулась. – И от моей дочки хутцан. На память. А то неудобно ж тебе в драном. Прощай!

Маша кроме спасибо и вымолвить ничего не смогла. Она действительно уже устала постоянно придерживать разодранный край на горловине своей некогда белой свадебной рубахи. Мэй вступила за нее:

– Благодарю за помощь и щедрость, хозяйка. Твое мягкосердечие сделает цветущей даже пустыню. Позволь попросить тебя передать твоему племени, что страдали вы от неуспокоенных духов в развалинах старого города. Они спят сейчас, заговоренные моими словами, но чтоб больше не потревожил их никто вовеки, сотворите там поминальный обряд, повесьте молитвенные колокольчики из освященного железа. И пусть мир пребудет на вашей земле.

Мать Цаган кивнула. Добавила тут же:

– Вода в мехах хорошая. А еду готовила не я.

Женщины обменялись поклонами и расстались теперь окончательно. Давсны, все, кто пришел умирать, теперь возвращались, чтобы жить.

Асит все это время сидел на земле скрестив ноги и ждал с настоящим степным спокойствием. Как только его соплеменники ушли, он подошел и спросил:

– Куда вас проводить, женщины?

Мэй старалась не смотреть на него. Он же, напротив, подолгу задерживал взгляд на ее лице, словно вспоминал или силился вспомнить. Машу же лишь слегка удостаивал взглядом. Это ее неприятно кольнуло. «Я ревную?!» – с удивлением спросила она себя. И чтоб прогнать неприятную мысль, добавила тоже:

– Да, куда идем? Зачем на запад?

Мэй опять впала в состояние своего сомнамбулического покровительственного спокойствия. Только пальцы на рукояти меча шевелились, как паучьи лапки.

– Нам нужно добраться до большого соленого моря, в котором нельзя утонуть. Там переход из мира в мир.

– Я знаю дорогу, – отозвался Асит. – Только путь неблизкий. Сначала до большой реки, потом по ней к морю. Пересечь его. Там по суше до другого, теплого моря, где всякого народу много и все непохожи на нас. Больше на нее похожи, – он махнул головой на Казакову. – Его пересечь и потом пешком по горам и пустыням в жару. Городов много надо пройти, портов, пустых земель.

– Откуда ты знаешь? – Разговор и небрежение раздражали девушку все больше. Асит, такой честный и благородный вчера, сегодня просто угнетал ее своим тоном. А эта Мэй строит из себя! А он к ней так и лезет… Только когда оба удивленно подняли брови в ответ на тон казаковского вопроса, Машка сообразила, что ведет себя неадекватно и вопрос задает неточно, непонятно кому. «Теряю свою профпригодность», – снова раздосадовала она.

– Моя мать там жила, – ответил Асит.

– Узнала в Лотосовом дворце, – одновременно с ним сказала Мэй.

Оба усмехнулись и встретились взглядами. Долго смотрели друг на друга.

«Вот стошнит меня сейчас», – немотивированная ревность лезла откуда-то из глубины у Маши.

– Вы тут воркуйте, а я переодеваться буду, – пытаясь все-таки совладать с собой хоть как-то, заявила девушка. Отошла на несколько метров и стала развязывать тук. О, тут из вредности узлы не слушались, давсновское платье путалось, а родные кеды не желали завязываться нормально. Сшитое в талию, длинное, синее, с узорным воротом и разрезом на груди, оно село тем не менее как влитое. Скрывало привычные джинсы, но они его не портили. Казакова справилась с одеждой, но раздражение не утихло. Тем более что эти двое сидели на земле и мирно беседовали. Даже более чем мирно. Невозмутимая Мэй опускала глаза, как японская гейша в кино, а молчаливый Асит смотрел на нее и улыбался.