Терракотовые сестры - [70]

– Прекрасная хозяйка даст усталому путнику напиться? – сказал он, входя. Ни страха, ни сомнения в голосе.

И двадцать раз не успела вздохнуть шулмас после этого, а чужак уже тискал пять ее отвислых сисек, и, хоть убей ее тенге, она сама бросилась ему в объятия.

Сначала она просто хотела потешиться и съесть заблудившегося странника, но уж больно сладко он все делал. Ее черные обломанные когти царапали страстно человеческую несвежую одежду и разорвали-таки ворот халата, да так и взвизгнула ведьма: неживая плоть поползла под сукном, отделяясь от костей. Падаль, даже ходячую, косматая ведьма не любила, зарычала по-звериному. А мертвяк только крепче сжал ее и прошептал на ухо: «Тихо-тихо-тихо!». Потом, когда невозможно было остановиться, захмелевшая от удовольствия шулмас уже не думала, что лапы ей греет не только мужская плоть, но и сильный знак на ней. Восемь стрел летели из круга. Клеймо на лопатке наглого чужака то проступало, то исчезало, но пекло от него жарко, и демоница млела.

После финала она заснула довольная. Без мыслей, без сомнений, без оглядки. Мужчина пренебрежительно хмыкнул: не женщина – мечта! Не надо говорить, не надо тратить силы на ложь. Ты дал, что мог, она получила, что хотела, и довольна! Не заметила даже, что ты держишь ее за ослиный хвост, связав тем самым ее волю. Вот и сейчас она пузыри пускает по самые коленки, а ты под второй справа грудью ее нашел то, что искал, и вытащил уже, а она и не заметила. А должна бы хранить как зеницу ока, как младенца своего, ан нет, прощелкала!

Мертвяк вышел в сгущающийся сумрак, довольный, пряча за поясом черный рожок на черной цепочке из ста круглых звеньев: «внешние души» стоглавого мангуса. В проклятой кочевой юрте похрапывали двое. Как неверная жена будет объяснять своему мужу пропажу талисмана, похитителя не интересовало. Его вообще мало интересовали судьбы тех, кого он поимел за две тысячи лет жизни и несколько месяцев смерти. А напрасно, оказывается. Вот уже двое суток он осознал, что напрасно. «Как причудливо ложится карта! Как непредсказуем голос крови, мама!» – думал он, шагая по вечерней степи в сторону оставленных в ней дочерей.

На стоянке его ждала только старшая, Мэй. Он вспомнил ее. Точнее, ее мать, маленькую запуганную китаянку, работавшую горничной в мюнхенском отеле в тот олимпийский год. Зачем он соблазнил ее, не понял сам. Какой-то особой необходимости в этом не было. Да вообще не было необходимости. Никакой. Все и так прекрасно ладилось, а эффект от организованного расстрела спортсменов превзошел все ожидания. Он, как тайный идейный вдохновитель, остался неизвестным даже спруту мстительного «Моссада». Маленькая китайская горничная стала приятным бонусом. Чем она тогда зацепила? Тем, что говорила по-немецки практически без акцента, даже характерное местное «р» у нее прекрасно получалось? Или тем, что каким-то образом за железным занавесом оказалась настоящая китаянка, не дочка эмигрантов, а женщина, сбежавшая в поисках свободы, другой, не той, что заставляют любить? От постылого вечно уставшего мужа-партаппаратчика, не заплакавшего даже, когда она потеряла своих детей-близнецов, от цитатников Мао и хождения строем в светлое будущее босиком по осколкам. Здесь, на Западе, женщину не приняли в китайскую общину, боясь, что она шпионка, а европейцы относились брезгливо-опасливо, потому что китаянка. А коварный восточный соблазнитель забывал все, что она изливала ему на плече. Как только закрывал за ней дверь. Просто ему нравилось, что она, эта маленькая милая азиатка, вот так же болтается на грани миров, как и он. И что она – несчастна. Одна, как он, как Мириам, как Кали. У дочери – тот же неприкаянный взгляд и овал лица сердечком. И сила противостоять его магии.

Но почему Мэй одна? Где Маша?

– Дальше мы пойдем вдвоем, Асит. Или как там тебя правильно называть? Кайно? Моя сестра возвращается к давснам. – Приветствие не было теплым. Такого холодного голоса у ее матери никогда не было.

Но Кайно вздрогнул еще и от звука собственного имени.

– Я не сразу признала в тебе дэва, вошедшего в тело умирающего. Он ведь умер, тот благородный Асит, которого я нашла в степи? – Звон стали в ее голосе сменился робкой надеждой на собственную неправоту. Но лишь на мгновение. – Он потерял слишком много крови.

Мэй говорила что-то еще, объясняла, как распознала инкуба, стараясь сохранять ровные интонации, но то и дело сбивалась. Волнение, страх, вызов в голосе. У Кайно же земля уходила из под ног:

– Что ты наделала, девочка?! – только и смог он выговорить. – Ты отправила свою сестру на смерть! Ей не устоять против мангуса!

Он скрежетал зубами с такой силой, что чужая плоть не выдерживала: лицо начало деформироваться, и Мэй сначала неясно, на затем все четче и четче в нарастающих сумерках стала различать холодное беловато-синее свечение от мужской фигуры.

– Я отдала Маше нефритовый меч, с ней ничего не случится. – Мэй по-прежнему старалась хотя бы казаться спокойной.

– И себя ты оставила без защиты! – ужаснулся Кайно. – Тысячи лет я жил без родных, видя лишь в матери свою кровь, свою семью. Даже любовь не заменила ее мне до конца. Но моя мать, она сама, своими руками лишила меня жизни там, на Терре. Но, видно, не отпустила до конца. Узы крови нашли меня здесь, в магическом мире Альтерры. «Мой второй шанс жить!» – подумал я, когда встретил вас, дочери. И вот я должен снова вас потерять? Повторить путь матери? Нет! Я не хочу!