Терракотовые дни - [70]

Не обращая внимания на слова Ланге, Владимир достал свой пистолет, повертел на ладони:

— А здесь, как ни крути, хоть один патрон, хоть вся обойма — пуля сразу у виска. Бойко медленно, задумчиво поднес оружие к голове. Ствол приятно холодил кожу.

— Знаете, всегда меня такие шутки раздражали, — отреагировал Ланге, — либо уберите пистолет от виска, либо стреляйтесь уже…

Владимир убрал пистолет от своей головы и тут же прицелился в лоб Отто.

— Бойко, не валяйте дурака, — хмель сразу вылетел из головы Ланге, — это ведь я дал вам пистолет… Вы это забыли?

— Нет, не забыл. Но неужели вы никогда не думали, что данное оружие я могу обратить против вас. Мы тогда говорили, говорили, говорили… Что вы там сказали.

Ланге облизал внезапно пересохшие губы — язык тоже стал тяжелым и шершавым.

— Я сказал… Сказал, что вы не выстрелите в спину.

— Ну да, конечно! Я пущу вам пулю в лоб! А ну-ка вынимайте свою пушку!

Ланге прикоснулся к кобуре, отстегнул ремень.

— Ну же!

На крик Ланге выдернул пистолет, одним движеньем вывел его на прицельную линию и отщелкнул предохранитель. Палец напрягся на курке.

Но он не выстрелил.

Не выстрелил и Бойко:

— Так бы и сразу…

"Парабеллум" вернулся в карман. Бойко тут же расслабился, стал тяжелым, осел на стул. Ланге секунду подумав, тоже убрал "Вальтер", взял стул, присел рядом.

— Мой друг, вы меня испугали…

Но Бойко не отвечал — он выглядел безучастным, потерянным. Ланге положил ему на плечо руку, но секундой позже убрал, решив, что и так что-то горбит эти плечи.

Бойко молчал, тишина становилась невыносимой, и Ланге стал говорить первое что пришло на ум:

— Война не так страшна, как ненависть. Война закончится, оружие поржавеет. И знаете, кто в ней проиграет?

— Кто? — спросил Бойко.

— Мы…

— Немцы?..

— Нет. Мы с вами. Войну проиграет конкретно Отто Ланге и Владимир Бойко. Потому что мы неправильные. Мы делаем свою работу и не мешаем ее с ненавистью. Мы имеем такую роскошь, ибо трудно быть солдатом и ненавидеть врага, который вчера убил твоего товарища. За войной следует эра ненависти. И хорошо бы, чтоб наши дети дожили до времени, когда люди скажут: "Прощаю и хочу быть прощенным".

— Это вы к чему сказали?

— Все просто, Владимир… Все просто…

Ланге тянул время, растягивал слова, стараясь додумать — а действительно, к чему это сказано. Наконец, нашелся:

— Все ваши земляки клялись в ненависти к немцам. В Германии сейчас модно ненавидеть славян… Жуткая мода, согласен, но тем не менее… Вот и пистолет вы выдернули потому что подсознание кричит: "Убей немца". Но не выстрелили вы, потому что увидели во мне Отто, своего знакомого, к которому зла не питаете.

* * *

В доме Назара никто не мог предложить разоблаченному "фон Фогелю" таких же комфортных условий, как скажем, в гостинице "Метрополь". Было здесь, пожалуй, получше, чем в эвакогоспитале, но все же не слишком удобно — маленький домишко с вовсе мизерными комнатами. И уже на следующий день после своего побега Гусь стал готовиться к своему возвращению.

— Знаешь, кто мне еще нужен? — спросил он у Колесника. — Портной…

— Ты разве не знаешь? — удивился Колесник. — Портного убили в декабре.

— Нет, мне нужен нормальный портной — с иголкой и ниткой. Ты, конечно, не подозреваешь, но, вероятно, портные понадобятся вам всем.

Но перед отъездом ему предстояло решить один вопрос, из-за которого он, собственно, и появился в этом городе.

Впрочем, этот вопрос распадался на уйму небольших.

И еще рано утром, когда сели за завтрак, намазывая хлеб маслом, Николай будто невзначай заметил:

— Не в обиду вам будет сказано, но заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет. И хорошо, если только свой.

— Это, простите, как понимать? — спросил Колесник. — Это что, предьява?

— В некотором роде да. Но я просил — не обижаться. Мне кажется, что вы уж слишком уперлись в банк. Надо работать изящней, открыть свой разум, стереть границы…

— Короче, план у тебя есть.

— А как же. Даже два.

— С какого начнем?

— Начнем, пожалуй, со второго. Потому что он касается непосредственно вас.

Гусь обрисовал свой план — заняло это не больше пятнадцати минут. Его слушали, не перебивая. Когда он, наконец, закончил, Колесник заметил.

— Хм, а ведь это может сработать.

— Это сработает.

— Довольно простой план. Странно, как мы сами не придумали ничего подобного.

— Я же сказал почему — вы слишком уперлись в этот банк.

Замолчали, обдумывая изложенный план. Каждый пытался найти в нем слабое место. Первым удалось это Козе.

— Есть еще одна трудность…

— Какая?

— Бойко всех нас знает в лицо…

— Ты не поверишь, но именно над этим я сейчас и думаю, — ответил Николай.

— Хорошо, — подытожил Колесник, — а что ты там говорил относительно второго плана?

— Второй план касается непосредственно меня. Верней, он касается и вас, поскольку я не смогу с вами оставаться так долго — мне надо возвращаться.

— Мы управимся и без тебя.

— Ни мало не сомневаюсь в этом. Но тут возникает вопрос о моем вознаграждении. О моей доле.

— Зачем это тебе? Я расплачусь, переведу твои деньги в банк. Какой хочешь? Швейцарский?.. После войны заберешь.

— Мне нужны деньги сейчас — не после войны.

— Ну тогда оставайся с нами — сделаем дело…