Терракотовые дни - [66]

Кроме греков в город быстро прибыли евреи, переселились хохлы-малороссы с хуторков. Через город часто бежали люди без роду и племени. Бежали будто на Дон, откуда, как известно, выдачи нет. Да многие не добегали, оседали в Миронове.

А что, город был славным. Ленивым в полуденном зное, чуть пьяным под вечер. С морем, кишащим непуганой рыбой. Достаточно было забросить в волны пустой крючок, и на нем тут же вис бычок, который бросился на блестящую сталь исключительно из любопытства.

Но бычок, скажу я вам, — это рыба для голодранцев. Публика поприличней требовала к себе на стол рыбку поболее и чтоб без костей. Любили покушать в этом городе, потому как иных развлечений почти не было.

Хорош был ресторан "Аркадия", тот самый, что в центре города, довольно прилично принимали в основанных греками ресторациях "Салоники" и "Афины".

После знаменитой турецкой резни сюда бежало довольно много армян. Они открыли ресторацию "Эривань" и множество закусочных.

Не отставали и остальные национальности.

Летом на волнах качало "Нептун", именуемый в народе не иначе как "Поплавок". Чтоб не платить, в общем, необременительный налог на землю, хозяин построил его на понтоне. Гостей от этого немного укачивало, но с иной стороны многие любили выпить и закусить, глядя на порт, на море.

Звал к себе развеселый кабачок "Три смычка" — по количеству скрипачей. Кабачок пережил несколько поколений завсегдатаев, сменил пятерых хозяев, но традиция оставалась неизменной: в нем играли всегда трое и всегда лишь смычками.

Когда в гражданскую войну поменялась власть, рестораны сменили своих владельцев, но не названия. Правда, с "Три смычка" сняли вывеску и назвали учреждением общепита за скучнейшим номером. Но среди завсегдатаев он продолжал называться все так же.

Конечно, понтон "Поплавка" стал гнить, но нашлись добрые люди, высыпали баржу песка к нему под дно, забили трюм шлаком, и стал "Поплавок" на вечный якорь.

Но новые хозяева города, немцы, были совершенно иного мнения. Они шли войной на Россию, ожидали увидеть медведей на улицах, страну дешевой водки и икры.

Названия ресторанов их искренне возмутило. Какие еще греки? На греков многие насмотрелись во время еще весенней кампании 1941.[34] Хватит!

Так по настоянию коменданта, заведения меняли названия. В городе появился ресторан "Яр", гостиница "Метрополь".

Когда в "Яр" вошли Бойко и Ланге, зал практически был пуст, хорошо если была занята пятая часть столиков, не смотря на то, что время шло к пятничному вечеру.

В углу стопка за стопкой стремительно напивались офицеры Люфтваффе. За столом в другом углу чинно обедал комендант города. В центре зала кутили отпускники — то ли ехали они домой, то ли возвращались в часть, понять было нельзя. С ними смеялась молоденькая девушка.

На эстраде бородатые мужики в красных рубашках играли на гитарах, лениво изображая цыган.

— Садимся здесь, — указал Ланге на столик почти у входа.

— Да вы что! Он же нас заметит!

— Ну вот, опять вы за свое! — поморщился Ланге. — Заметит, заметит, заметит… Пусть замечает!.. Мы не станем прятаться. А вот если забьемся в угол, он тогда точно подумает, будто мы за ним следим, вынюхиваем… А мы просо отдыхаем. Музыку опять же слушаем. Да садитесь уже! На нас смотрят.

Отто сел лицом к эстраде, входная дверь у него была справа. Бойко же сел по левую руку от Ланге, и получалось, что дверь была перед ним, а эстрада слева.

Подошел официант в русской рубахе, подпоясанной красным кушаком. Подал меню. Несмотря на то, что ресторан был только для немцев, меню было написано на двух языках. Слева — по-русски, слева — по-немецки.

Ланге сделал заказ, официант испарился.

Когда музыканты отыграли "Три гитары за стеной" и затянули "Барселону", ту самую, которую обычно пел Петр Лещенко, на пороге заведения возник Гусь.

Возник так неожиданно, что Бойко чуть не поздоровался с Николаем.

Но спас официант, принесший водку и холодные закуски.

Гусь прошел через зал и сел за столик у окна, так что и Бойко и Ланге могли видеть его краешками глаза.

Он сделал заказ, стал читать принесенную с собой газету.

— " Voelkischer Beobachter", — рассмотрел через три стола название Ланге. — А что?.. Самообладания ему не занимать. И не скажешь, что славянин. Как есть немец чуть с примесью курляндской крови. Я рад, Владимир, что познакомился с таким незаурядным преступником. Когда мы его арестуем, он, безусловно, станет украшением моей коллекции.

— Прошу вас тише… Он может нас услышать!

— Да полно вам! Было бы еще забавно устроить какую-то провокацию. Может, истребовать у официанта гуся в яблоках и отправить от нашего стола его столу. Интересно отследить его реакцию. Вы знаете, сейчас во мне борется будущий ученый и нынешний сыщик…

— Отто, прекратите, пожалуйста.

Ланге улыбнулся краешками губ.

— Успокойтесь, Владимир. Я же шучу.

— Надеюсь на это.

Принесли заказ. Ужин, действительно, отвлек Ланге от Гуся. Ел он с аппетитом. Через четверть часа Бойко поднялся.

— Я выйду.

— Туалет справа по коридору.

— Я найду.

— Не сомневаюсь.

Пока Бойко отсутствовал, оркестр успел сыграть только "Хотел бы единое слово". Когда Владимир сел на свое место, Ланге откровенно повернулся на стуле: