Терракотовые дни - [33]

После дня работы в банке Ланге и Бойко были голодны — в обед к банку привозили полевую кухню, кормили сытно, но убого.

Ланге тут же завернул в магазин. Торговали здесь все больше бакалеей: крупой, мукой, сахаром, но был отдел с готовыми продуктами. Ланге купил буханку хлеба, дюжину булочек, колечко колбасы.

Одну булочку он тут же начал есть сам, вторую подал Бойко:

— Кусайте.

Пока лавочник отсчитывал сдачу, Ланге спросил у Владимира:

— Как вы думаете, какого цвета прилавки в барах и магазинах в Европе?

Бойко украдкой взглянул на прилавок:

— Вероятно коричневые…

— А вот и нет… Часто цвет прилавка подбирают под цвет монеты, которую чеканят в государстве. Сдачу лавочник дать обязан, а вот если она сливается с прилавком, ее может не заметить клиент.

Прямо через лавку рабочий прокатил тележку с желтой глиной.

— Что-то копаете?.. — спросил Бойко.

— Да, — махнул рукой хозяин лавки. — У дома совершенно нет подвала, а нам он нужен. Холодильник там сделаем, погребок для вина. Да и опять же — бомбардировки. Подальше положишь — поближе возьмешь.

— Никогда не мог понять смысл этой поговорки, — вмешался Ланге, — значит ли это, что без присмотра вещь может переползти?

— Нет. Это значит, что если вещь не спрятать, ее украдут, — пояснил Владимир.

— А… Ну насчет этого можете не беспокоиться! Мы с другом — сыщики. И гарантируем, что этот район будет под особым надзором. Вам нечего бояться.

— Ну дай-то Бог, дай-то Бог…

* * *

А утром Колесник проснулся со свежей головой.

Вышел в зал.

— Ну что, — спросил Либин, — что-то придумал.

— Да, придумал. Надо звать Великого Гуся. Этот уж точно что-то придумает…

Самолет

Ночью над аэродромом опять загудел самолет.

Шел высоко, двигатель работал громко, ровно и на малых оборотах.

Для острастки зенитчики шарахнули в небо пару снарядов, разбудили всех собак в округе, но, разумеется, промазали — небо было затянуто низкими облаками.

Пилот, услышав выстрелы, удовлетворенно кивнул: вот и сориентировался. Аэродром под ним, значит, город к югу или к юго-востоку. Пилот развернул самолет на северо-запад.

Хоть и управлял он летающим гробом, но свое дело знал крепко.

Хотелось спать, и вместо слов просто кивнул пассажиру: пошел.

Парашютист же был взвинчен близкой опасностью и кофе. Но этого не выдал, лишь у самого люка бросил салют: мол, счастливо оставаться.

И шагнул в пустоту.

Рухнул до облаков, открыл парашют. Пока летел сквозь тучу, вымок.

Смотрел себе под ноги во все глаза, но посадку провалил. Кроны деревьев стали для него неожиданностью, и он не успел уйти в сторону. Купол запутался в ветвях, и он повис где-то в двух метрах от земли. Пришлось прыгать.

Упал на землю — боль отдалась в ступнях. Прислушался — тихо. Осмотрелся. Дело уже шло к рассвету, и в полумраке умирающей ночи можно было что-то рассмотреть. Вокруг торчали кресты. Кладбище. Сельский жальник, не слишком большой, не очень старый. Хорошее место, тихое, спокойное.

В иное бы время десантник остался бы здесь дольше, но даже если немцы не подняли тревогу, то парашют на деревьях наверняка можно было увидеть издалека.

Немного попрыгал, пытаясь сдернуть купол, но довольно быстро понял — оно того не стоит.

Парашютист выругался: его пребывание в тылу врага начиналось неблестяще. Он не собирался напрасно дразнить немца, надо скрыть свое появление в городе.

Переоделся в гражданскую одежду, на краткий момент времени, оставшись только в кальсонах. В этот момент его обдул ветер — все-таки здесь было довольно прохладно.

Застегнул рубашку, натянул свитер, накинул на плечи плохонький пиджачок. За пояс заткнул пистолет, две обоймы спрятал в карманы. В большую холщовую сумку сложил самое необходимое: деньги, лампы для передатчика, батареи. Последние весили особенно много.

Тут же кусал запасенный паек, пытаясь наесться впрок. Раньше он думал, что после приземления часть запасов спрячет в тайнике, чтоб потом вернуться. Но с парашютом, застрявшим на деревьях, это было практически исключено. Поэтому все неценное надлежало уничтожить или хотя бы понадкусывать…

Прошел с кладбища узкой дорожкой и часов в шесть утра вышел на мироновский тракт. Из-за раннего времени он был совершенно пуст.

И туман был ему в помощь — был он густым. Но отчего-то слышно в нем было даже лучше, чем обычно. Раз он услышал шаги, раз скрип колес телеги. В обоих случаях рисковать не стал, а сошел с дороги и переждал, лежа в высокой траве. Прохожий шел навстречу, а телега ехала в Миронов. Управлял ею старичок сгорбленный, сутулый. Парашютист хотел было напроситься к нему на телегу, да раздумал. На телеге он бы стал легкой добычей, за скрипом колес не услышал бы чьи-то шаги.

Да и неизвестно, что у этого старика на уме.

И есть ли этот ум вовсе.

* * *

Арестовывать стали меньше. Выстрелы продолжали звучать.

В городе стал устанавливаться новый порядок.

На каждом углу развесили листовки: все работоспособное население должно стать на учет на бирже труда, являться туда каждый день, ожидая наряда на работу.

Ставшим на учет, выдавали трудовую книжку и продуктовые карточки. Последние отоварить можно было с трудом, а того, что удавалось получить — едва хватало, чтоб не умереть с голода.