Терракотовые дни - [29]

В руке появился parabellum.

— Тебя как звать-то?..

— Богдан…

— Богдан — это хорошо. Потому как Богом дан — Богом взят… Я, знаешь ли, — продолжил Бойко, — с детства не могу бить человека по лицу. Я сразу в лоб стреляю, промеж бровей.

Вор судорожно сглотнул:

— А сделать ничего нельзя?

— Отчего «нельзя»? Очень даже «льзя». Могу ради твоих красивых глаз пулю йодом смазать. Чтоб когда входила, заражения не было. Или маслом могу намазать, для легкости проникновения. У тебя масло есть?

Масла не оказалось.

— А керосин?..

* * *

Керосин, с подачи расколовшегося вора, нашли быстро. Он был в одной из ям сортира — специально облицованной под тайник.

— Ни за что бы не догадались, — заметил Ланге, стоя у выгребной ямы…

— Догадались бы, — хмуро ответил Бойко. — Мы так в учебке водку прятали. Тут надо еще следить, чтоб сюда кто-то не напустил.

Ланге улыбнулся краешком губ:

— Ах, Владимир, я вас понимаю…

Вернулись в ангар.

Ланге дал знак жандармам: выводить схваченных.

Проходя мимо Бойко, Нищета выпалил:

— Гад! Ты продался оккупантам!..

— Борец хренов, — ответил Бойко, — да из-за тебя чуть дюжину невиновных к стенке не поставили.

Неожиданно в перепалку вмешался Ланге:

— Ну раз сам подозреваемый настаивает, что это было действо политического характера… Отдадим его гестапо…

Нищета осекся. Бойко повернулся к плите.

— Чайник я заберу с собой. Тебе он все равно уже ни к чему.

* * *

В цеху оставили засаду. Ждали четвертого, того самого, который заговаривал лошадей. Но его то ли спугнул шум, то ли не подвело преимущество, но три жандарма кормили комаров совершенно напрасно.

* * *

Немцы были быстры на награду, но и на расправу. Утром следующего дня Ваську вздернули, предварительно повесив ему на шею табличку «он воровал у немецких солдат». Остальных отправили в Германию — они прошли по графе «трудовые ресурсы» и потерялись где-то на каналах Голландии.

— Не печальтесь, Владимир, — заметил по этому поводу Ланге, — коммунисты ссылали преступников в холодную Сибирь. А мы — в цивилизованную Европу…

Бойко выдали премию — два килограмма хлеба, пару банок тушенки и триста марок.

К тому же Ланге передал от абверовцев бутылку шнапса и двадцать папирос. Шнапс разлили по кружкам тут же.

— Неужели им так нужен этот керосин? — удивился Бойко, прихлебывая жидкость.

— Плевать они на него хотели. Они так вас благодарят за то, что вы утерли нос Штапенбенеку.

— Неужели?

— Вам, славянам, не понять… Но и среди высших рас нет единства. И Абвер не любит Schutzstaffeln… SS…

— Но у вас же звание офицера СС?

— Ну и что? Я сыщик, а так получилось, что крипо сейчас подчиняется Гейдриху. Но случись заваруха, думаю, Абвер и Крипо будут драться плечо к плечу. А вообще… Вообще — за вас, Владимир!

Ланге отсалютовал ему стаканом:

— За меня? — переспросил Бойко.

— Ну да. За вашу работу, за блестящую работу сыщика — вы защитили невинного, нашли преступника.

Сто марок из премии и все папиросы Бойко отдал Зотову.

И с тех пор что-то изменилось в Бойко: он ходил по городу, проверяя — легко ли достается пистолет, не следит за ним кто. Самое странное, что такое чувство не было для него новым — он будто влез в свою однажды сброшенную шкуру.

Начать жизнь с чистого листа не получилось.

* * *

В один из таких дней Либих между делом сообщил Колеснику:

— Бойко вернулся…

— Ты про то, что он снюхался немцами?.. Это не новость.

— Нет, он сегодня раздолбал шарашку Васьки Нищего.

— Васька всегда был дураком. А Бойко — умным. Прошу этого не забывать. Господа…

* * *

А кинотеатрах опять крутили кино. Фильмы шли все больше про вождя — самого человечного, мудрого, любимого. Совсем бы казалось, что ничего не поменялось, но с экрана смотрело совсем иное лицо. Чужое лицо и усы какие-то непонятные — у нас таких не носят, и пробор не в ту сторону.

Посмотрев фильм, люди выходили на улицу Хорста Весселя — Horst Wessel strasse, бывший Николаевский спуск, бывший проспект Ленина.

Злые языки утверждали, что центральную улицу хотели назвать в честь вождя, как и во всех городах. Но решили, что улица уж слишком страшненькая для такого имени.

А языки добрые то ли молчали, то ли не осталось таковых уже в городе. Скорей, последнее.

Колокола пяти церквей звали на вечернюю. Странное дело — народ опять стал религиозным. Крестился, ходил на службы, казалось, еще немного и появятся в городе староверческие бородатые мужики.

На столбах появились объявления, немыслимые и месяц назад: «Изгоняю демонов. Далеко. Надолго. Недорого». И странно — шли дела и у подобных дельцов: их посетители все чаще жаловались на соседей, на сноху, на бесов и никогда на немцев. Оно и понятно — бесы то ли есть, то ли нет, а немцы — вот они…

На тумбе ветер трепал неизвестно как попавший сюда довоенный немецкий плакат, который призывал покупать облигации «Народного автомобиля». Возле банка на стоянке стояло три машины — один BMW и два «Опеля». На втором этаже здания, над операционным залом, управляющий филиала по телефону диктовал сводку за день.

* * *

Прошло почти шестьдесят лет. Праздновали День Победы. Люди поздравляли друг друга с «праздничком», клялись в ненависти к обращенным в прах временем захватчикам. А на стоянке перед банком стояло три машины — и опять BMW и два «Опеля». На месте тумбы стоял рекламный стенд — с него призывали покупать «Volkswagen». Можно в рассрочку.