Терра инкогнита - [2]

Кажется, он даже немного дымился.

— Б. здесь? Пусть войдет, — раздался сердитый голос.

Когда твое имя произносят вслух дважды в течение четверти часа, то это не сулит ничего хорошего. Темноватые покои полностью соответствовали моим представлениям о том, как должен выглядеть кабинет мыслителя, и поэтому я не удивился высоте набитых книгами стеклянных шкафов, массивности стола из черного дерева, инкрустированного, как поговаривали, человеческой костью, гадюке в спирту и черепу homo felix[2] на толстом томе энциклопедии. Что еще? Ах, да, картины. «Девочка с персями», «Панда, держащая фейхуа» и, конечно, «La negresse au champ qui fleuronne»[3] — известные каждому любителю живописи шедевры великого Писсако. Добавим ко всему этому высокие, обшитые орехом потолки и стрельчатые окна, из которых открывался бы отличный вид на лежащие по ту сторону городской стены муравчатые холмы, если бы не закрытые жалюзи. Полуденное солнце пробивалось сквозь щели и ложилось огненной лестницей на паркет. Блестящий маятник напольных часов не торопясь нарезал время на ломти. В углу, за ширмой с изображением карты мира, свернутый в рулон, стоял ковер-самолет.

— Ну что же, неплохо.

Я обернулся. Дубовый посох, на сучковатом навершии которого сидел желтоглазый филин, расшитый золотыми звездами колпак из синего бархата и длинная, должно быть, седая, но окрашенная хной борода. Хозяин всего вышеперечисленного смотрел на меня в упор, насмешливо подняв лохматую бровь.

— Неплохо, — повторил он. — Но боюсь, что твое представление о волшебниках не отличается оригинальностью. Окажись на моем месте сыщик, то он бы, конечно, картавил, нюхал кокаин и играл на виолончели. А как, по-твоему, должен выглядеть футуролог? Ресторанный критик? Туалетный гид? Стояльщик в очереди? Испытатель презервативов?

Застигнутый врасплох, я безмолвствовал.

— Нет, ну каков наглец, — продолжал куражиться Логос, — вот так вот запросто взял и меблировал на скорую руку чужое психическое пространство да и меня самого, я вижу, приодел.

Даже бороду покрасил! А что, мне нравится: недорого, но надежно. А еще раз слабо?

Помятый смокинг с квелой гвоздикой в петлице, мутные глаза, как будто на них подышали да протереть забыли, щегольские бачки и интересная бородавка на лиловом, как ликер, носу выпивохи.

Логос рассмеялся, возвращая реальность в исходное положение.

Лишенное всяких признаков, но хорошо освещенное невидимым источником света пространство было абсолютно пустым, если не считать ростового зеркала, в котором отражался высокий, бритый, одетый в обычную черную пару мужчина, в котором не было ничего необыкновенного, только темные глаза никогда не улыбались, даже если улыбка приподнимала уголки его скорбных, сильно накрашенных губ.

— Но-но, не забывайся, — он погрозил мне пальцем. — Никаких зеркал и косметики. Кстати, зачем тебе спички? Дай сюда. А сейчас попробуем начать с самого начала.

Где-то в стороне нестройно грянул оркестр, заглушив жиденькое ура. Румяные деревенские девушки махали платочками. Гагакали гуси, бежали босые мальчишки. Стоял, держа велосипед, по-городскому одетый юноша в очках, и солнце ослепительно горело на хромированном велосипедном звонке. Сельский староста вызвался нас проводить. Он широко шагал, энергично махал руками, так что сразу было видно — человек изо всех сил старается делать свое дело как можно лучше. Какой-то остриженный в скобку мужичок все забегал вперед, но староста сердито прикрикнул на него, и тот то ли отстал, то ли растворился в воздухе. В этом сезоне в моде винтажная реальность а ля рустик. Пылила дорога, деревушки взбирались с холма на холм, в отдалении мрела размытая жарой полоска леса, а за неширокой, поросшей камышом речкой было пусто. В буквальном смысле. Пустота, слепое пятно, пробел в реальности — вот, пожалуй, самые верные слова из тех, посредством которых можно было описать увиденное. Но Логос терпеть не мог пустоты, и поэтому я назову ее «терра инкогнита» — так, кажется, подписывали на старинных картах еще не открытые земли, непочатый край, который необходимо было почать.

— Только человек с богатым воображением и большим словарным запасом способен превратить несуществующее в умозрительное, — говорил мне учитель месяцем раньше, — а затем и описать его словами; ограничить то, что не имеет границ, пределами определений, тем самым превратив его в бытие. Ты называешь, и названная тобою вещь немедленно появляется из темноты бессознательного. Как там у тебя? Стол из черного дерева, гадюка в спирту, человеческий череп, бокал вина и его прозрачная тень, рдеющая на белом листе бумаги. Что на нем написано? Пока ничего, но вот писатель очиняет перо, макает его в чернильницу и пишет слева направо: «Стол из черного дерева, гадюка в спирту, человеческий череп и прочее». Вот так, слева направо, и создается реальность. Сечешь?

Я сек.

— Кстати говоря, — подмигнул мне Логос, — ты обратил внимание, что в момент нашей первой встречи я был одет лишь в бороду и колпак? Хорошо, что моя мамочка этого не видела.

Логос не учил меня писать, он учил меня делать странные вещи. Например, управлять временем. Как выяснилось, для бодрых утренних часов больше подходит хорей