Тернистым путем - [15]

Александр и Мелисса вошли в зал при самом начале этого рассказа и слушали, стоя в последнем ряду, позади других посетителей, находившихся между ними и портретом.

Когда рассказчик окончил, любопытные разошлись, и Мелисса могла наконец ближе рассмотреть произведение брата. Она долго стояла, не говоря ни слова, но затем повернула лицо к художнику, и из глубины ее сердца вырвалось восклицание:

– Может быть, красота выше всего в мире!

– Да, – с убеждением отвечал художник. Затем, вновь охваченный чарами, под влиянием которых он находился у смертного ложа Коринны, Александр посмотрел в глубокие темные глаза портрета. Он никогда не видал их взгляда, но передал его верно, отдавшись своему труду со всем страстным влечением чистого сердца ко всему доброму и прекрасному.

Глядя на этот портрет, дочь художника поняла, что так сильно взволновало брата, когда он писал его; но здесь было не место признаваться ему в этом. Она скоро оторвалась от созерцания картины, чтобы еще раз поискать глазами Филиппа и затем просить Александра проводить ее домой.

Александр тоже искал брата, но, как ни были зорки глаза художника, Мелисса, должно быть, видела лучше его. Когда он, уже потеряв всякую надежду, заметил ей, что пора уйти, она указала ему на темный угол зала и тихо проговорила:

– Вон он там.

И в самом деле Филипп сидел там в обществе двух человек: высокого и другого, поменьше ростом, опустив голову на руку, в глубокой тени, на каком-то гробе, между стеной и ящиком для мумии, который до сих пор скрывал его от взглядов брата и сестры. Ухо и сердце были проводниками Мелиссы, но теперь и Александр узнал брата.

Кто был этот человек, так долго удерживавший там, в полутемном углу, гордого и недоступного философа?

Он не принадлежал к числу членов музея, которых Александр знал всех. Сверх того, он был одет не по-гречески, как они, а носил длинную мантию мага. Незнакомец, очевидно, не был человеком незначительным, так как носил свою дорогую одежду с каким-то аристократическим достоинством, и когда Александр подошел к нему ближе, то вспомнил, что уже прежде где-то видел этого высокого длиннобородого мужчину с большою головою, покрытою черными, хорошо умащенными кудрями.

Такое красивое и резко очерченное лицо, такие глаза и такую великолепно-волнистую темную бороду нельзя было забыть. И вдруг в уме Александра пробудилось воспоминание, показавшее ему до осязательности ясно фигуру этого мужчины, еще окутанную полутьмой, а с нею и обстановку, в которой он встретился с ним в первый раз.

Это было на празднестве Диониса.

Среди пьяной толпы, шумно проходившей по улицам, к которой примкнул и Александр в качестве самого разнузданного из ее участников, шел и этот человек, трезвый, исполненный достоинства и в такой же длинной одежде, как сегодня. Это возмущало празднователей, которые, будучи пьяны и вполне отдавшись своему богу, не желали видеть ничего такого, что напоминало бы им о серьезной стороне жизни. Подобная угрюмая обособленность в этот день праздничного ликования была принята за оскорбление веселого и щедрого раздавателя плодов земных и вина, прогоняющего заботы, и сумасбродная толпа художников, переодетых сатирами, силенами, фавнами и панами, накинулась на незнакомца, чтобы принудить его следовать за их процессией и осушить сосуд с вином, который вез толстый Силен, сидя на своем ослике.

Безмолвный человек сначала без сопротивления переносил издевательства юношей; но так как их дерзость все усиливалась, то он вдруг остановился, крепко схватил за обе руки длинного фавна, пытавшегося навязать ему сосуд с вином, и строгим мрачным взором уставился в его глаза. Эта наполовину забавная, наполовину тревожная сцена осталась в памяти Александра; но еще более явственно запечатлелось в ней и осталось незабытым то, что произошло после.

Выпустив своего врага из рук, маг приказал ему отнести кружку обратно Силену и, подобно ослу, на котором ехал последний, продолжать путь на четвереньках. И длинный, упрямый и вспыльчивый лесбиец оказал послушание величественному незнакомцу и, подобно серому животному Силена, поплелся рядом с ним на четырех конечностях. Его друзья никакими убеждениями и угрозами не могли заставить его подняться. Тогда буйная компания присмирела, и, прежде чем она могла задержать чародея, он уже исчез.

Впоследствии Александр узнал, что длиннобородый мужчина был звездочет и маг Серапион, которому повиновались все демоны на земле и на небе.

Когда в то время Александр рассказал Филиппу об этой сцене, брат осмеял его, хотя художник выставлял философу на вид, что еще Платон говорил о демонах как о духах-покровителях людей, что в Александрии и большие, и малые верят в них и считаются с ними и что сам он, Филипп, говорил ему, что именно они играют выдающуюся роль в системе новейшей философии.

Но для этого скептика вообще не было чего-нибудь известного наверняка; и так как он отрицал существование божества, то сомневался также – и это было последовательно – в бытии существ, которые находились бы между сверхчувственным божественным и чувственным человеческим миром. Чтобы человек, слабейшее существо, мог иметь власть над демонами, которые, если они существуют, сродственны божеству и, следовательно, должны быть сильнее, это он опровергал поразительными доводами. И когда он видел людей, жевавших листья белого терновника или при выходе из дома окроплявших порог смолою, чтобы охранить самих себя и свой дом от злых духов, то презрительно пожимал плечами, хотя и его отец делал это довольно часто.