Терапия - [2]

— Так что же это за «лекарство», доктор? Что это за чудесная «терапия»?

— Лечение является мультисоставным. Не все педофилы реагируют одинаково на один и тот же подход. Мы используем групповую работу, взаимодействие, аверсивную терапию, ориентацию на понимание, обусловленность, даже лекарства, снижающие либидо, если нужно.

— Сколько вам заплатили за показания, доктор?

Защитник вскочил на ноги.

— Возражаю! Это не имеет отношения.

— О, я думаю, что разрешу такой вопрос, — сказал судья. — Вы можете отвечать на вопрос, доктор.

— Мне сегодня ничего не заплатили за мои показания, сэр. Я давал характеристику господину Уилсону, предоставил отчет его адвокату, копия которого была вам так же отправлена. Я беру семьдесят пять долларов в час. И еще не присылал счет, но я думаю, что общая сумма составит около полутора тысяч долларов.

— Больше нет вопросов, — прорычал прокурор.

II

— Ты хорош, настолько, насколько о тебе говорят, — сказал адвокат защиты, пожимая мне руку, когда мы были в его пластиковом офисе, — никто не знает людей так, как ты.

Я кивнул, терпеливо ожидая.

— Это просто восхитительно… то, как ты предугадал все, что обвинение сделает. Черт, я думал нас утопят на этот раз. Я сказал, что Уилсону светят пять лет в тюрьме. И вот судья подносит ему реабилитацию на тарелочке.

— Психиатрическую реабилитацию.

— Да, я знаю. Он должен получать терапию у тебя, весь этот срок, или пойдет в тюрьму. Ну и что? Это лучше, чем тюрьма.

— Я сдержал слово? — внимательно посмотрел я на него.

— Однозначно, да, дружище. И не думай, что я забыл о нашем договоре. Вот, как я обещал.

Он достал чек с его депозита. Полторы тысячи долларов. Я положил его в свой дипломат, который лежал на его столе из тика, туда же, где лежали еще десять тысяч долларов наличными. Как договаривались.

III

Уилсон сидел напротив, у меня в офисе, его лицо выражало нетерпеливое ожидание.

— Это будет нелегко, — сказал я ему. — Мы должны изменить тебя, начать с самого начала. И мы начнем с честности, хорошо?

— Да, это то, чего я хочу. Честность. Во время суда нечасто ее увидишь.

— Расскажи мне об этом.

— Ну, мальчишки соврали. Я не имею в виду… о том, что мы делали. Но о том, как они к этому относились. Вы понимаете, о чем я говорю? Я не заставлял их… никого из них. Это была любовь. Особая любовь. Все, чего я хотел, это стать кем-то особенным для них. Любящим, особенным другом. Этот окружной прокурор, он превратил все во что-то безобразное. Присяжные никогда не слышали мою версию.

— Как это началось?

— С этого мальчика, Уэсли… это тот, кто дал показания первым. Когда я впервые встретил его, ему было восемь лет. И я никогда не встречал более соблазнительного мальчика, всегда желающего обниматься. У него нет отца, знаете, я имею в виду, что для мальчика естественно искать любовь.

— Я знаю.

— И я любил его. Почему это должно быть преступлением? Я никогда не применял силу, никогда не причинял ему боли, ни разу.

— Как вы относитесь… к судебному преследованию?

— Я чувствую, что я жертва. Я не сделал ничего плохого — у нас просто неправильные законы. И когда-нибудь вы увидите, что законы изменятся. Я имею в виду, у детей тоже есть права, не так ли? Что хорошего в праве сказать «нет», если они не имеют права сказать «да»?

— Закон гласит, что они слишком молоды, чтобы соглашаться на секс.

— Это просто чушь. Дети знают, чего они хотят. Вы знаете, какими они могут быть решительными и требовательными. Я провел с детьми всю свою жизнь. Такие они и есть.

— Хорошо, смотрите. Ваша проблема проста, не так ли?

— Что вы имеете в виду?

— Вы попались.

— Но…

— Это ваша проблема, мистер Уилсон. Вас поймали. И суть терапии в том, чтобы гарантировать, что это больше не повторится.

Подозрение застыло в его глазах.

— Как вы это сможете сделать?

— Прежде всего, мы подготовили почву. Вы будете некоторое время получать терапию, узнаете, что говорить. Затем, в конце концов, вы переедете. Вы никогда не сможете жить здесь после того, что произошло. Никогда не получите работу рядом с детьми. Но через некоторое время вы сможете переехать в новый город. И начать все сначала.

— Это какая-то уловка?

— Никаких уловок. Я знаю свое дело. И я достаточно умен, чтобы понять, что все дело в обертке. Это Америка. Как мы назовем это, тем оно и станет. А вас они назовут «вылеченным», понимаете?

Он кивнул, потер руки, все еще опасаясь.

— Вы сказали что-то в суде… о лекарствах…

— Не беспокойтесь об этом. Иногда суд настаивает на ДепоПровере… так называемой «химической кастрации». Но это не наш случай. И даже если бы это случилось, мы могли бы вколоть вам что-то из группы андрогенов, это бы восстановило вас почти мгновенно.

— Мой адвокат сказал, что это будет очень дорого.

— О, да. Мы единственная клиника в стране, которая предоставляет этот спектр услуг, но посмотрите, что вы получаете за свои деньги… без взаимодействия с жертвами, без шоковой терапии, без встреч, без наркотиков. Просто подготовка к тому, чтобы вы… успешно… прожили остаток своей жизни. И вы не проведете ни дня в тюрьме. Довольно здорово, не так ли?

— Как вы?..

— Занялся этим? Это достаточно легко понять. Еще будучи в медицинской школе, я понял, что лечение педофилов — это растущая индустрия девяностых. Большие деньги, а штрафы за злоупотребления служебным положением низки. Да есть и другие преимущества.