Терапия - [9]

— Какие же?

Виктор решил посвятить ей еще пять минут, перед тем как окончательно распрощаться.

Навсегда.

— С чего же начать? История моей болезни коренится в раннем детстве.

Глотнув уже остывшего и горького чая «Ассам», он дождался, пока Анна продолжит.

— Мой отец был профессиональным военным, «джи-ай». После войны остался в Берлине и работал комментатором на радио в сети ВС США. Был местной знаменитостью, любимцем женщин. В конечном итоге одна из его многочисленных белокурых любовниц, которых он соблазнял в задней комнате офицерского клуба, забеременела. Это была Лаура, чистокровная берлинка и моя мать.

— Странно, вы говорите об отце в прошедшем времени? Но почему?

— Он умер в результате несчастного случая, когда мне было восемь лет. Профессор Мальциус считает это моим первым травмирующим переживанием.

— Что это был за несчастный случай?

— Когда ему делали в военном госпитале операцию на слепой кишке, то забыли о лечебных чулках. Тромбоз оказался для него смертельным.

— Сочувствую вам. — Виктора всегда возмущала халатность врачей, от которой страдали пациенты и их близкие. — Как вы восприняли известие о его смерти?

— Сейчас расскажу. Мы жили в одном из блочных домов неподалеку от казарм в американском секторе в Стеглице. Во дворе жил Терри, песик какой-то смешанной породы, которого мы однажды подобрали. Отец его терпеть не мог, поэтому Терри было запрещено входить в дом, и обычно он сидел на привязи. Когда мама рассказала мне о смерти отца, я побежала во двор и стала бить собаку. Я взяла одну из отцовских баскетбольных бит, тяжелую, с железной сердцевиной. Веревка у Терри была так коротка, что он не мог увернуться от ударов. У него подломились ноги, но я продолжала бить. Откуда взялась эта ярость и сила у восьмилетней девочки? В меня словно бес вселился. Кажется, после десятого удара у него сломался хребет, и он больше не смог шевелиться. Он дико кричал от боли, но я не останавливалась, пока из его пасти не пошла кровь. Передо мной лежал комок мяса, из которого я начисто вышибла жизнь.

Стараясь скрыть отвращение, Виктор спокойно спросил:

— И зачем вы это сделали?

— Потому что я любила Терри больше всех на свете после папы. В моем детском безумии я решила: раз у меня отобрали самое любимое, то и номер два не имеет права на существование. Я пришла в бешенство оттого, что Терри жив, а папа нет.

— Да, это ужасное происшествие.

— Разумеется, но вы не знаете еще, в чем весь ужас.

— Что вы имеете в виду?

— Я вам еще не все рассказала, доктор Ларенц. Самое ужасное — это не смерть отца и не то, что я забила до смерти невинную собаку.

— А что же?

— По-настоящему страшно то, что никакой собаки не существовало. Терри никогда не было. Мы однажды подобрали кошку, а не собаку. Искалеченный трупик Терри до сих пор преследует меня в кошмарных снах, но, по крайней мере, я теперь точно знаю, что это лишь плод моей больной фантазии.

— Как вы это узнали?

— Ох, потребовалось немало времени. Я впервые заговорила об этом на моем первом сеансе психотерапии. Мне тогда было восемнадцать или девятнадцать лет. А раньше я не решалась никому признаться.

«О боже», — подумал Виктор, машинально поглаживая дремавшего у его ног Синдбада, который и не подозревал, какой необычный разговор ведет его хозяин. Бедную девочку десять лет мучило чувство огромной вины. Это, пожалуй, самое тяжкое в шизофрении. Большинство галлюцинаций подчинены одной задаче — внушить больному, что он злое, никчемное, недостойное жизни существо. Нередко шизофреники слышат голоса, призывающие к самоубийству. И часто бедняги слушаются их. Посмотрев на часы, Виктор удивился, сколько времени прошло. Сегодня уже не получится вернуться к интервью.

— Ну хорошо, госпожа Роткив. — Он демонстративно встал, давая понять, что беседа окончена, и двинулся к Анне. Неожиданно закружилась голова. — Как я уже неоднократно говорил, я не могу проводить здесь с вами терапию. — Он надеялся, что сможет дойти до двери не шатаясь.

На лице Анны ничего не отразилось. Потом она тоже встала.

— Разумеется, — ответила она с удивительной живостью. — Я все равно рада, что вы меня выслушали. Я последую вашему совету.

Когда она пошла к двери, у Виктора вдруг мелькнуло какое-то слабое воспоминание, но сразу же исчезло.

— С вами все в порядке?

Ему было неприятно, что она так скоро заметила его слабость.

— Да-да, все хорошо.

Как странно. У Виктора было такое чувство, словно он после долгого плавания ступил на землю.

— Где вы, кстати, остановились? — спросил он, желая перевести разговор на другую тему. Они стояли в коридоре, и Виктор распахнул входную дверь.

— «Анкерхоф».

Он кивнул. И правда, где же еще. Только в этом трактире можно было найти комнату в несезонное время. Хозяйка, добродушная Труди, три года назад потеряла мужа-рыбака.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь? — не сдавалась Анна.

— Не волнуйтесь, со мной такое бывает, если я резко встаю, — соврал он, опасаясь, как бы слабость не оказалась предвестником простуды.

— Ладно, — успокоилась она. — Тогда пойду к себе. Надо еще упаковать вещи, паром же уходит рано утром.

Виктор порадовался этим словам. Чем быстрее она покинет остров, тем скорее к нему вернется покой. Он протянул ей руку, и они попрощались.