Терапевт - [24]

— Сара Латхус? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я. Или не так: за меня отвечают мои голосовые связки.

— Так. Дело в том, что я, к сожалению, должна сообщить вам печальную новость, — говорит женщина.

Она облизывает губы языком: один раз, второй. Может быть, тоже нервничает. Могу себе представить, как их в школе полиции учили преподносить тяжелые известия — наверное, целую пару, но вряд ли более 90 минут. Представляю, как она сидит на краешке стула и старательно записывает слова преподавателя. Держитесь серьезно и с достоинством. Не мямлите. Говорите четко и ясно.

— Я из управления полиции Осло, — говорит женщина.

Назовите свое подразделение.

— Дело в том, что сегодня около пяти часов дня был обнаружен труп мужчины, подходящего под описание вашего мужа. Для окончательного установления его личности потребуется несколько дней, но все свидетельствует о том, что найденный мужчина — Сигурд Торп. Он находился в Крукскуге, примерно в двух километрах от Клейвстюа.

Она откашливается. Ее коллега смотрит на мое плечо, не хочет встречаться со мной взглядом, или, может быть, ему велено так себя вести.

— Понимаю, как тяжело услышать такое, — говорит женщина. — Соболезную.

* * *

День, когда мы с Сигурдом поженились, выдался пасмурным и холодным, типичным для ранней осени в Осло. Потом мы прогулялись вдоль реки до Турсхова. Я ему сказала: «Теперь ты мой, пока смерть не разлучит нас». Он засмеялся и сказал: «А ты моя».

И сейчас это единственное, что приходит мне в голову. Полицейские смотрят на меня, а я стою и смотрю прямо перед собой. Вижу, как за их машиной паркует свой автомобиль доставщик пиццы, выходит, видит нас и нерешительно останавливается, а у меня в голове только одна мысль: пока смерть не разлучит нас. Недолго он оставался моим…

* * *

— Разверни, — сказал Сигурд.

Я взяла в руки сверток, лежавший на постели, сорвала с него обертку, извлекла из слоев папиросной бумаги маленький пакетик, развернула. В маленькой коробочке лежал кулон на цепочке.

Это было в день моего рождения, в тот год, когда я проходила практику в центре реабилитации тяжелых наркоманов недалеко от Осло, а не в детской поликлинике в Бергене, как планировала изначально. Мы с Сигурдом снимали маленькую и страшно холодную квартирку на Пилестреде, и каждое утро я ехала на трамвае от Бишлета до железнодорожного вокзала, а там садилась на лиллестрёмский поезд; сойдя с него, шла под проливным дождем к похожему на барак зданию центра. В лучшем случае я была своим пациентам абсолютно неинтересна, в худшем они вели себя буйно. Руководил практикой пожилой психолог, которому оставалось два года до пенсии; ему давно уже было на все наплевать. В поезде и потом в трамвае по дороге домой я старалась думать о посторонних вещах, чтобы не расплакаться раньше, чем встану дома под душ, где меня никто не увидит.

— Сигурд, — сказала я, — это обалденно красиво, но ведь, наверное, он не настоящий?

Подвеска была украшена сияющим камешком, маленьким, но всё-таки… Сигурд заулыбался еще шире, на лице проступили ямочки. Я никак не могла понять, как это возможно, но у него, когда он улыбался, ямочки образовывались даже возле глаз.

— У нас же нет денег, — напомнила я ему.

— Не думай об этом, — сказал Сигурд. — Подумай лучше, нравится тебе или нет. Если нет, можно обменять.

— А можно обменять его на оплату счета за электричество? — спросила я, смеясь; смотрела на кулон и понимала, что расстаться с ним не смогу никогда.

Серебряная цепочка, простая подвеска, крохотный бриллиантик. Я плакала в душе — не хотела, чтобы Сигурд заметил следы моих слез, — но он был не дурак.

— С днем рождения, — сказал он. — Дай-ка я надену его на тебя.

Понедельник, 9 марта: под поверхностью

В моем доме полиция. Позвонили в дверь ранним утром, представились с напускной печалью в голосе, испарившейся в ту же секунду, как я впустила их в дом, и принялись за дело. Я сижу на кухне с чашкой кофе. Не успела даже одеться как следует. И душ принять не успела. Никому не звонила. Мне звонили: Маргрете, Анника, но я не брала телефон. Я просто жду.

Полицейские на втором этаже. Что-то ищут — что, не знаю; они и сами не знают, насколько я понимаю. Все может представлять интерес, сказал нагловатый юный полицейский, который сейчас роется в ящиках с нижним бельем и носками. Он пришел вместе с той, что была здесь вчера вечером; видимо, они полагают, что ее присутствие здесь и сегодня меня успокоит. На меня это действует ровно противоположным образом: я не желаю видеть ее больше никогда в жизни, но она тут как тут — на свежем поутру лице печальная мина, чтобы показать, как она сочувствует моему горю.

— Гюндерсен хочет поговорить с вами часов в одиннадцать, — говорит она. — Гюндерсен руководит расследованием.

— Он один из наших лучших следователей, — вторит нагловатый юноша, появляясь с ней рядом.

Он нравится мне больше. Он не выпендривается. Она такая типичная девушка из благополучной западной части Осло: светлое мелирование в волосах и жемчужные сережки, тот же выговор, дикция, что и у девушек, окружавших меня в детстве. У нас наверняка найдутся общие знакомые. Я представляю себе, как они с подружками соберутся вечерком и она расскажет про меня: только никому не проболтайтесь, это не подлежит разглашению,