Теплый сентябрь - [14]

А потом, откинувшись на табуретке, спиной налег на стену и руки бросил в изнеможении — а все, напитался, и он был почти пьян. Понимал — вот это и есть нормальная еда.

— Ну, все, пузо набили, — сказала Маша. — А что там по телику?

— Сейчас посмотрим, — сказала Галя.

— А кто посуду помоет?

— Я! — охотно вызвался Леша.

— Давай! А мы там.

Сестры ушли в большую комнату, чтоб поговорить, и прикрыли кухонную дверь, чтоб Леша, значит, не мог слышать их разговор. Но Леша как раз хотел слышать, и он дверь открыл, и уменьшил воду, чтоб не мешало постороннее журчание.

— Ты чего такая притруханная?

— Ничего.

— Не ври.

Тут некоторое молчание. Это Галя, видать, раздумывает, говорить сестре правду или нет. Тут послышался плач Гали, даже надсадное рыдание, вот с этим вывертом подвывания — ы-ы-ы!

— Что за дела такие, Галя? — в голосе Маши строгость.

Молчание.

— Уж не залетела ли ты, подружка?

Молчание.

— И сколько?

— Три.

— Недели?

— Нет, дня.

— Ну, не реви. Может, и ничего. Ты все-таки хилая глиста. И кто? Генка?

— Не знаю, Маша.

— Ну, ты, Галина и б… — убежденно сказала Маша.

Этой несправедливости Галя не могла выдержать и протянула:

— Ой-ё-ёй!

Маша (справка)

Вот это ой-ё-ёй следовало понимать так, что от кого бы и слышала такой упрек, но только не от тебя.

Нет, дело не в том, что Маша плохо и со скрипом училась, а в том, что неполных пятнадцати лет Маша бегала из дому и болталась по судам (морским, понятно). Нет, не плавала, а прибивалась к какому-нибудь пареньку, чье судно стоит на ремонте. Когда паренек уплывал, она прибивалась к другому пареньку.

И она проявила чудеса изобретательности, чтоб только не учиться и не работать.

Однажды Маша сказала матери, что устроилась в городе учиться на повара. И поскольку мать всю жизнь работает в городе, они полгода каждый день ездили вместе на электричке шесть сорок. Вместе входили в метро, и только мать втыкалась в вагон, Маша разворачивалась и ехала домой досыпать.

— А ты не ой-ё-ёйкай! — строго сказала Маша. — Надо ведь на плечах иметь голову, а не сундук с клопами. Что думаешь делать?

— Ну, Маня, — жалобно проныла Галя, мол, ты старшая сестра, вот и помоги, а иначе я тебе фиг бы сказала что.

— Ну, что делать? Тебе ведь даже пятнадцати нет.

— Ну что — мне теперь под электричку лезть, как Анна Корейкина? Не возьму ребенка и все!

— Это понятно. А до того?

Леша, хоть и не до конца осознал, что грозит их семье, не выдержал и крикнул:

— Бутылку водки и все дела!

— Да иди ты! — огрызнулась Галя.

— Да она же от бутылки загнется, — сказала Маша. — Постой дергаться, Галина. Может, и проскочит. Хилая ты все-таки. Значит, так. Вот тебе три таблетки. Глотни сразу. Не жуй — они горькие, подавишься. Да налей горячей воды в ванну и сиди, пока не сваришься. А потом на поясницу горчицу. Исполняй.

Галя лежала в ванне, а они смотрели приключенческий фильм «Следователь Можайкин — это я».

Галя вышла из ванны усталая, бледная.

— Ну? — спросила Маша.

— Все болит, — жалобно сказала Галя.

— Это хорошо. Обложись горчицей и смотри, как следователь Можайкин ловит бандита. Он три дня сидит под водой, а в сумке у него бриллианты.

Утром Леша растолкал Галю, но она отказалась подниматься.

— Пронесло, — спросонок сказала Маша. — Пусть сегодня лежит. Скажи в школе, что заболела. Тебе поверят.

Глава 3 Праздник

В шесть часов за Лешей зашел Слава Кайдалов.

Солнце еще только начинало садиться, оно уже притомилось и не грело, зато сияло, как натертая медяшка, заливая небо вокруг себя желтоватым светом.

Часа полтора они погуляли по проспекту. Когда Леша ехал в лифте домой, он точно знал — дома мама, и у него в душе все клокотало от близкого счастья.

Не стал открывать дверь ключом, но дал свои звонки — два коротких и один длинный — и услышал короткое настороженное «Кто?», и обожженный долгожданной радостью отчаянно завопил:

— Да я!

Дверь открылась. Мама.

Она распахнула руки, чтоб обнять сына, и он тоже распахнул руки и влетел в ее объятия.

Жадно вдыхал материнские запахи — духов и какой-то отдаленной застойной кислинки — и он был счастлив узнаванием этих запахов, на мгновение отстранился, чтоб убедиться, что мама по-прежнему красива, вгляделся в нее, да, по-прежнему красива — тоненькая, стройненькая, в аккуратных брючках и кофточке и в маленьком передничке, и у нее была аккуратная короткая стрижка, мама улыбалась, и Леша снова влетел в ее объятия.

— Загулял мой мужичок, — ласково говорила мама. — Голоден?

— Ага! — радостно сказал он, унюхав плывшие с кухни веселые запахи.

— Ну, пойдем, мой мужичок, — и они в обнимку прошли на кухню.

Мама положила ему мясо с жареной картошкой, а потом блины с маслом, и когда Леша все съел, он, конечно же, пофыркивая от сытости, захмелел. Галя и Маша на кухне не появлялись.

— Ты надолго?

— Навсегда. Больше уезжать не буду.

— А работа?

— Беру расчет.

— А чего это ты?

— Хватит — двадцать лет отмоталась. Да и мужичок растет.

— А дядя Юра?

— Нет дяди Юры, — тихо сказала она. — Забудь о нем. Теперь только дома. Все!

Леша даже онемел от восторга — он даже и мечтать не смел, что мама перестанет ездить в город.

Он подождал, пока мама помоет посуду, а потом, что влюбленная парочка, обнявшись, они прошли в большую комнату. Галя и Маша смотрели телик. Видать, не очень-то и рады, что мама приехала — она укоротит их свободу.