Теплое крыльцо - [4]

Иван в синей рубашке и защитного цвета техасах сидел на скамейке под двумя не закрывающими от солнца молодыми березами. Его морозило. «Не заболел ли я? — думал он, не понимая, почему холодно на солнечном месте. — Что со мной? Я не мог заболеть, я уже год не болел. Мне жалко отца. Он всегда работает. Завтра снова собирается погреб чинить, но это завтра, весь день впереди, а я на скамейке сижу».

Иван встал, оглядел готовые на слом ветхие, разваливающиеся сараи и быстро пошел со двора.

Скоро он был в электричке, мелькнуло за окном озеро, а другое Иван не успел заметить. Электричка с пронзительным, тоскующим криком ворвалась в лес, и с близких к путям тополей и берез сорвалось воронье, заколдованно, не махая крыльями, полетело вровень с вагонами.

На даче, как прошлый раз, Иван переоделся в старый, великоватый железнодорожный китель, но штаны и ботинки менять не стал.

Тем же гнутым гвоздем, во всех приемах подражая отцу, он открыл западню, лег на пол и, глядя в погреб, стал размышлять, какую работу сделать. Он решил на штык углубить землю, подровнять стенки. «А там еще надумаю что-нибудь. Батя завтра приедет, скажет: «Кто наработал?» Иван повеселел, а следом пришла мысль: «Может, я не то делаю?» — но желание работать приглушило тревогу.

Выйдя из дачи, Иван постоял у двери, поднял лежавшую у порога лопату, хотел было спуститься вниз, но решил прихватить с собой складной стульчик, чтобы отдыхать, не поднимаясь наверх. «Куда он запропастился?» Не найдя его, Иван взял попавшееся на глаза сосновое полено, бросил в лаз, следом полетела, хищно колупнув землю, лопата.

Первым делом Иван сел на полешко и подумал: «Никто не знает, что я тут, и я сделаю ремонт не хуже отца».

Сильным толчком ноги Иван вогнал лопату у задней стены. На этот раз земля показалась темной и крепкой. «Что в ней особенного?» — подумал он и взял в руку немного земли, потер между пальцами, поднес к лицу: земля пахла снегом и еще чем-то дурманящим.

— Слово-то какое — з е м л я! — сказал Иван и подогнал себя: — Однако, надо работать.

Он копнул несколько раз, а дальше помешал столб, который поддерживал потолок. Столб стоял посредине стены, а всего их было три и еще столько же у противоположной стены, в которой ярким фонариком горела отдушина.

«Столб мешает! Вот черт! — с раздражением думал Иван. — Если один убрать, ничего не случится». Столб был давно не крепкий, с белой накипью на стволе. «Надо его заменить», — по-хозяйски решил Иван и копнул под столбом, а потом, поддев плечом, легко отделил его от стены. Над головой скрипнуло, и в образовавшуюся еле видную щель просыпалось немного земли. Иван потревоженно огляделся, но больше нигде не сыпалось, и он снова взялся копать. Тут потолок стал тихонько подрагивать, оседать, словно кто сверху давил… Мальчик отбросил лопату, и на него начала медленно опускаться доска, средняя, самая широкая, следом в погреб просунулась матица — чугунная рельса, а потом шпала, и в разваливающееся отверстие рванулось все, чем был утеплен погреб: как в воронку посыпались шлак и земля. Иван отскочил к противоположной стене, где столбы еще держали быстро проседающий потолок, но падающие доски достали мальчика, таща за собой, надавили. Иван на миг задержал их плечами и тут увидел лежащее под ногами полешко; и когда от тяжести подогнулись колени, он, падая, успел подставить полешко торчком, и оно задержало движение самой тяжелой доски, которая прикрыла его, как щит. В погреб ринулся синий дневной свет. Иван резко и близко увидел продолжающий обваливаться верхний край подпольной ямы и закрыл глаза.

Он открыл их через минуту, когда земля перестала сыпаться. Спасительное полешко стояло крепко, доски не рушились. В застывшей тишине Иван потрогал рукой полешко, задумался, а потом, осторожно перевернувшись на бок, подтянул к подбородку ноги, замер и услышал, как неровно, с перебоями, бьется сердце.

Легонько, насколько мог, Иван продвинулся, вжался в земляную стенку затылком и примерился выползти между ней и краем доски. Он выползал, подрывая землю руками. Потом, найдя рядом крепкую щепку, обдираясь об острый край доски, стал резать сухую, плохо поддающуюся стенку погреба. Иван ни о чем не думал, не пугался, а, как умел, выручая себя, работал.

Он выполз ободранный, грязный от пота и сел под сухой, раскидистой, не давшей в этом году урожая яблоней, глядя в огромную щель под верандой, откуда с таким трудом только что выбрался.

— Натворил, — медленно, словно про кого-то другого сказал Иван и, горько усмехаясь, отряхнул землю с плеч и волос. — Что я скажу дома?

Когда он поднялся, его качнуло, но мальчик собрался и, опустив голову, пошел в дачу.

Дверь на веранду была настежь открыта. Он осторожно поставил ногу на пол и, боясь, что доски обвалятся, встал на колено, заглянул в глубину и застонал. Погреба больше не было: нижние, державшие шпалы и землю, доски лежали обрушенные. Сердце больно кольнуло, дернулось и заныло. «Надо что-то делать, — думал Иван. — Одному ничего не поднять…»

Иван переоделся, выхлопал техасы, отмыл ботинки и… пошел к станции.

Наступал вечер, но улочки дачного городка были свободны. «Значит, электричка не скоро, — думал Иван. — Но все равно надо идти, хотя на станции сейчас одиноко, редко кто пройдет из людей, только поезда один за другим».