Тепло твоих рук - [8]

— Тебя хоронили? — спрашивает она Юлю.

— Нет. Это была не я. Машина… Она разбила той девочке лицо, и они подумали, что это я. Платье у неё было такое же, — Юля вздохнула. — Я думала сперва, поживу одна, потом вернусь, а когда хотела вернуться, родители уже уехали, не знаю куда.

— А ты любишь своих родителей?

— Да. Они хорошие, подарки мне всегда дарили.

— А меня отец бил, — с усилием говорит Мария, и слёзы снова начинают напирать. — Сильно.

— Ты поэтому и сбежала?

Мария кивает. Она сворачивает за Юлей на боковую аллею, где больше тени и газон усыпан одуванчиками. Они молча идут по алее, пока судороги не отпускают Марию, она отирает слёзы и выбрасывает обёртку мороженого в урну у зелёной скамейки. Тут они останавливаются.

— Он меня убьёт, если я вернусь, — тихо говорит Мария. — Возьмёт и убьёт.

— Не бойся, — говорит Юлия. — Пойдём ко мне, а то тебя, наверное, уже искать начали. Так, в школьной форме, сразу найдут. Я тебе одежду дам, у меня твой размер. Главное — выждать несколько дней, а потом они подумают, что ты тоже умерла и перестанут тебя искать.

— Но меня же не собьёт машина.

— Но тебя ведь могли украсть и убить, правда?

— Кто?

— Какой-нибудь злой дядя, который мучает и душит маленьких девочек. Какой-нибудь Дед Мороз, который ест маленьких Снегурочек, ам-ам.

Мария смотрит на Юлю, ожидая снова увидеть, как она улыбается, но Юля глядит вверх, в темнеющие водоёмы крон.

Они не разговаривают до самого юлиного дома, который находится по ту сторону парка, через два квартала, окружённый заросшим акациями двориком. Шли они довольно быстро, только по пути задержались у продуктового магазина, где Юля купила две шоколадки и пачку молока. Деньги, мятые, но не грязные бумажки, они достала из кармана джинс.

Дом, в котором живёт Юля, построен из старого жёлтого кирпича, в его подъездах сыро и просторно, никто не экономил здесь при строительстве места, и лестницы оставляют между собой квадратный провал, достаточный для сооружения двух таких лифтов, как в доме Марии, хотя никакого лифта здесь нет. Перила лестниц высокие и с ручками из бурого дерева, полированного руками нескольких поколений стариков, большинство из которых уже умерло, и на стенах мало надписей, потому что с последнего ремонта уже не рождалось в доме новых детей. Туфли девочек пробуждают под сводами подъезда гулко стучащее по ступенькам эхо, улетающее вверх, к окошку в крыше, через которое льётся полуослепший от пыли солнечный свет.

Они поднимаются выше и выше, до последнего этажа, когда Марии уже страшно становится смотреть через перила в провал, настолько непривычно ей, что в этом доме смерть находится так близко к человеку, каждый день. На последнем этаже кроме двух квартир есть ещё проволочная дверь со сбитым замком и лестница за ней, ведущая к ничем не обитой ржавой двери. Юля поднимается по лестнице и вытаскивает из-под блузки висящий на шее ключ. Вся лестничная площадка перед этой последней дверью завалена металлическим и деревянным хламом и ограждена проволочной сеткой, сквозь которую Мария может наконец посмотреть в подвластный могущественной геометрической перспективе тёмный провал.

— Пошли, — говорит Юля.

Повернувшись, Мария видит за ржавой дверью маленькое помещение, в котором, как в одном из снов, есть только два предмета: железная лестница и окошко в потолке. Юля запирает за Марией дверь и, держа в одной руке шоколадки и пачку с молоком, а другой хватаясь за боковые пруты лестницы, лезет наверх. Поднявшись за ней, Мария оказывается на крыше. Крыша покрыта красной черепицей, в нескольких шагах от Марии из неё растёт труба. При появлении девочек с трубы срывается стая воробьёв и перелетает на другую трубу, дальше, а один, особенно бесстрашный, остаётся на телевизионной антенне. Мария сидит на краю окошка, не решаясь встать, потому что крыша уходит вниз под углом, а Юля просто идёт по черепице мимо трубы, туда, где в крыше есть невертикальная дверь. Стыдясь показаться трусливой, Мария медленно начинает двигаться ей вслед, нагнувшись и касаясь черепицы рукой. Над ней свистят стрижи.

Там, под дверью, начинается чердак, тёмный, пронизанный солнечными лучами и старыми бельевыми верёвками, заваленный ящиками и металлическим ломом, новый дом Марии. Это продолговатая комната со сводчатым потолком, подпираемым шестью столбами, в противоположной стене видна закрытая на засов дверь.

— Вот здесь, — говорит Юля, садясь на золотистый в солнечном свете ящик, — моя квартира. Ванной, конечно, нету, туалет на улице. Тараканы, мышки. Не очень, впрочем, холодно, потому что рядом труба. Летом даже жарковато. С видом на облака и прочее. Будешь тут жить?

— Да, — отвечает Мария.

— Живи, — улыбнувшись, говорит Юля, забираясь с ногами на ящик. — Честно сказать, мне здесь скучно одной.

— И давно ты уже тут? — спрашивает Мария, садясь на старый потрескавшийся стул.

— С прошлого лета.

— О! — говорит Мария, думая о том, что ни за что не смогла бы столько жить на чердаке одна. И ночью было бы очень жутко. — А сюда никто не придёт?

— Та дверь, — Юля показывает в сторону закрытой на щеколду двери, — заперта изнутри, а снаружи завалена канистрой. Сюда могут прийти только тем же путём, каким пришли мы. У кого-то есть ключ от двери, чтобы выйти на крышу, но сюда они не добираются. В крайнем случае спрятаться можно, там, среди ящиков.