Тепло твоих рук - [32]

— Полиция, — прервал я его. — Кто тут главный?

Улыбки как не бывало.

— Ломбардо. Он внутри.

Ломбардо оказался коренастым человеком, более молодым, чем большинство его продавцов, с широкой, белозубой и совершенно бессмысленной улыбкой. Он болтал с двумя продавцами. Мое имя было ему известно.

— Клянусь всевышним, лейтенант, я как раз говорил вот этим ребятам, что в дурацкое положение попадаешь, когда появляется такой Макейрэн с пачкой наличных, и что мне надо делать — сказать, что не возьму у него денег, потому что он срок отбыл? Мне что — выспрашивать, откуда он наличные добывает? А не получу ли я за это по зубам? Когда я Чарли послал за номерными знаками, я ему велел прежде в банк позвонить и проверить, оттуда ли наличные. В ажуре все оказалось, чего еще надо? Согласно закону я честно торгую и…

— Не сомневаюсь, Ломбардо, что ты хорошо изучил законы. Уверен, у тебя хватает причин заботиться, чтобы все пристойно выглядело. Расслабься. Его это деньги.

Он перевел дух.

— Машина эта хорошая, но обратно мне ее не надо. Дела так идут, лейтенант, что за последние два месяца это была лучшая сделка. Вы же знаете, как приходится вертеться, когда дела не шибко идут. Чтобы аренду заплатить, мне пришлось отличное листовое железо толкнуть. Сей же миг, можете мне поверить, я могу провернуть отличное дельце с вашей машиной, если вы на своей приехали.

— На своей. По личным делам езжу на своей.

— Чем можем помочь вам, дружище?

— Хочу потолковать с тем продавцом.

— Это зачем?

— Потому что личное мое дело я могу превратить в полицейское расследование быстрее, чем ты, Ломбардо, открутишь назад спидометр. От того, что ты знаешь, что он мне шурин, выгоды для тебя никакой. Уже завтра я могу устроить тебе визит инспекторов, которые заморозят все твои продажи, пока машины не пройдут полную проверку на безопасность. Да и твой навес установлен с нарушением нормативов. Власти штата могут захотеть устроить и бухгалтерскую проверку всех твоих продаж.

Белозубая улыбка в итоге исчезла.

— Продавца звать Джеком. Джек Эйбл, вон он, охмуряет парочку у грузовика. Может, вам минутку подождать? Я мог бы кликнуть его, но шанс есть, что дельце у него выгорит и…

— Я подожду.

— Спасибо! Огромное спасибо! Знаете, мне показалось, что с вами… можно иметь дело, лейтенант. Неприятности мне ни к чему. Честное слово, новых мне не нужно, неприятностями я и так сыт по горло.

— Похоже, всякому за пятьдесят миль окрест известно, кто такой Макейрэн и что он мой шурин.

Улыбка снова возникла на его лице.

— Кто-то из новеньких, может, и не знает. Но из тех, которые здесь пять лет, кто такое забудет?

Я взглянул в окно и увидел, что пара двинулась к выходу. Продавец с понурым видом поплелся к конторе. Я вышел и перехватил его футах в двадцати от конторы.

— Эйбл? Лейтенант Хиллиер. Городская полиция. Ломбардо говорит, что ты мне можешь рассказать о продаже фургона «понтиак» Макейрэну.

Он был розовощек, круглолиц, под зеленым твидовым пиджаком очерчивалось пухлое брюшко.

— Конечно. Он сделал хорошую покупку. Действительно хорошую. Симпатичный фургон. Темно-синий. Нигде не дребезжит. Отличная амортизация, рессоры что надо, радио, обогреватель, в управлении легкая. Фургоны вообще хорошо идут. Дольше десяти дней тут не задерживаются обычно, хотя сейчас дела не шибко хороши. Поначалу цену ей поставили 2595, а потом совсем мало стало продаваться, так мы ее до 2300 снизили. Ему повезло. Что же еще вам сказать? Я так понимаю, что в конторе вы уже выяснили, что он сразу выложил наличные.

— Он купил то, что искал?

— Вроде бы именно то. Когда появился, то тут же спросил, есть ли фургон, вместительный, тяжелый, чтобы лошадей под капотом целый табун был. Вот этот был с самым мощным двигателем, что в тот год делали. Видите вон там «бьюик» зеленый с белым? Не глянулся ему, цвет, мол, яркий. Не клюнул и на темно-зеленый! «крайслер», вон он, впереди, у него кондиционер, автоматика сплошь — и окна, и тормоза, и сиденья, а на это мощность уходит, это ему не нравилось. Тогда мы «понтиак» выкатили на дорогу. Он на всю катушку ее погонял. На асфальте куски резины даже остались — так он рвал с места и тормозил. А когда за угол на Эндрюс вылетел, так я только порадовался, что постового поблизости нет.

— Что-нибудь еще его интересовало в этой машине?

— Больше ничего в голову не приходит. Не слишком-то он разговорчив. И вроде как все время чего-то подозревает. Я почти сразу перестал к нему в приятели набиваться. Просто о машине рассказывал. Ему автомобиль нужен был. Приятель ему не был нужен.

— Пока вы дожидались номерных знаков, где он тут околачивался?

— Он зашел вон в ту закусочную, а когда вернулся, мы уже прикручивали номера.

Поблагодарив его, я направился к своей машине и забрался в нее. Включил двигатель, но промелькнула мысль, скорее догадка, и я снова вышел, вернулся в контору и спросил у Ломбардо о деньгах.

— Двадцать три стодолларовых бумажки, — ответил он. — Почти совсем новенькие. Не были они сложены, и из бумажника он их не доставал. Когда он сюда зашел и я подтвердил цену, у него эта сумма уже в руке была. Он не стал пересчитывать. Просто бросил сюда на стол. Я деньги пересчитал. Дважды.