Тепло и свет - [10]

— И будут правы, если не простят. Во имя будущего!

— Во имя!

* * *

Первое и единственное покушение на Полковника было совершено утром следующего дня: подросток, сын одного из расстрелянных, метнул в Полковника нож. Полковник получил не опасную, но болезненную рану правой грудной мышцы. Мальчика схватили, и Клерк куда-то увел его. Никто не знает, что с ним стало.

— С Принцессой творится что-то страшное, — говорил Пастор, расхаживая по мастерской. — От этой истории с ее согласием воняет самым неприкрытым шантажом, но я ума не приложу, на чем ее держат. Главное, сама она молчит. Хоть бы намек какой… Или задумала она что-то? Она ведь отчаянная девица, от нее всего можно ожидать. Понимаете, страха я в ней не чувствую. Наоборот, решимость какая-то. Но ведь наломает дров девчонка, а то и хуже… Давайте вместе подумаем, что делать будем?

— У нас нет материала для думанья, — сказал художник. — Надо попытаться разузнать подоплеку этого дела.

— Пожалуй, да, — сказала Физик. — Попробую-ка я с ней поговорить как женщина с женщиной. А вы что думаете по этому поводу, Мастер?

— Не знаю, — сказал Мастер. — Меня это как-то выбило из колеи… Видимо, это действительно шантаж, но действовать вслепую нельзя.

— От вас я ждал более свежей мысли, — сказал Пастор.

— Не могу отвечать за ваши несбывшиеся ожидания, — неожиданно резко сказал Мастер.

— Не можете — не надо, — сказал Пастор. — Тем более что этого я от вас и не требую. Просто теперь нам действительно придется думать и действовать быстро и безошибочно. Время собирать камни прошло, наступает время бросать камни…

(Дорогая, он действительно так сказал — слово в слово. Я абсолютно уверен, что он вполне мог бы подыскать готовую цитату, подходящую в данной ситуации — у того же Екклезиаста, — но он взял эту, всем известную, и на глазах публики вывернул ее наизнанку…)

Все — Мастер, Физик, Художник — посмотрели на него, и ни один не сказал вслух, но подумал про себя каждый, что прошло время жить и наступило время умирать.

Знаете, дорогая, я уже не первый раз встречаюсь с подобным психологическим феноменом: вокруг человека происходят самые бурные, необыкновенные и даже грозные события, и человек реагирует на них, но как-то отвлеченно — до тех пор, пока кто-то, очень знакомый, не совершит в русле этих событий какого-нибудь поступка или хотя бы не заговорит непривычным тоном; только после этого чувствуешь себя по-настоящему вовлеченным в действие. Разница примерно такая же, как если бы наблюдать за уличным шествием из двери дома — или примкнуть к нему. Но для этого часто надо, чтобы кто-то рядом шагнул первым.

Первым, как ни странно, шагнул Пастор…

* * *

Художник всегда работал необыкновенно быстро, а на этот раз его многое подгоняло. Еще позавчера он загрунтовал и разметил гладко обтесанную каменную стену в большой пещере. Картина получалась внушительной: четыре на два, — но он рассчитывал управиться за неделю, тем более что поначалу это замышлялось не как произведение искусства, а, как догадалась Физик, «акция гражданского неповиновения». Потому что главной темой были зверства первопоселенцев — данные общим планом, — и страдания узников концлагерей и рудников времен так называемого «военного правления»; это и было главной темой картины и отражалось на первом плане. Художник знал, что Полковник будет крайне раздражен выбором темы; потом ему пришло в голову, что соскребать краску никто не станет и картину, скорее всего, просто закрасят — и она получит шанс сохраниться для потомков; и, хотя в существование потомков Художник верил слабо, в нем проснулось вдохновение. Он никогда не произносил это вслух — кроме как с иронией или сарказмом, — но всегда тайно верил в него и прятал эту тайну от других. Примерно так взрослые люди тайно верят в свою способность летать, смутно помня детские сны…

* * *

Мастер, завернув в брезент, вынес солнце в большую пещеру и здесь выпустил его. Оно медленно-медленно стало подниматься, дрожа и переливаясь, как огромный мыльный пузырь; по-прежнему оно слабо светилось и мерцало, и только приблизив к нему лицо, можно было почувствовать тепло. Солнце поднялось под свод пещеры и замерло там, а Мастер долго стоял под ним с пустым брезентом в руках, потом перебросил брезент через плечо и пошел в мастерскую, где его ждала Физик.

— Выпустили? — спросила она.

— Да, — сказал Мастер. — Дурацкая затея.

— Надо делать бомбы, — сказала Физик.

— Да, — сказал Мастер. — Сейчас начнем.

— Вы очень расстроились?

— А вы?

— Не знаю. Кажется, не очень. Я ожидала этого.

— А я вот нет. То есть знал, но не верил. Не верилось.

— Надо знать людей.

— А вы знаете?

— Боюсь, что да.

— Почему боитесь?

— Ну что вы спрашиваете? Ведь это же так понятно…

— Да, конечно.

— А впрочем, ни черта я не знаю. И вы не знаете. И никто не знает, один Пастор думает, что знает, но это у него возрастное… Извините.

— За что?

— Просто так… Будем сегодня работать или не будем?

— Обязательно будем.

— Не расстраивайтесь так, ладно?

— Постараюсь.

— Потому что я тоже расстраиваюсь.

— Хорошо, я не буду.

— Сегодня надо хотя бы начать…

— Вы разговаривали с Принцессой?