Теперь я твоя мама - [2]

Мои подозрения оправдались. Мириам пыталась скрыть волнение – оно сквозило в ее голосе, – но ей это удавалось с трудом. Она спросила, как у меня дела. Я ответила, что у меня все хорошо… хорошо. Голос был ровным. Это удивило меня. Ровным и спокойным, в то время как я готова была выть волком.

Она сказала, что звонит уже второй раз, и сделала паузу, ожидая объяснений.

Я ответила, что ходила погулять в такой чудесный, теплый вечер. Она предупредила меня, что на дорожке может быть небезопасно, что я могу споткнуться о ветку или поскользнуться на гниющих листьях. Она, как и Дэвид, знает каждый сантиметр этой дорожки. Другое дело я – городская женщина.

Она сказала, что заедет ко мне по дороге домой. Она хотела показать новые эскизы.

Я чуть не выпалила всю правду. Но потом вспомнила прошлый раз и предыдущие разы, когда она говорила кучу банальностей, которые, когда она их повторяла, звучали все менее и менее забавно. Завтра, когда мне станет лучше, когда я смогу совладать с горем, я расскажу им последние новости.

Я сказала, что иду спать, а на эскизы посмотрю завтра. Тогда и поговорим.

Я подошла к входной двери. Лампочка над головой хорошо меня освещала, но дальше, за крыльцом, начиналась непроницаемая тьма, окутывавшая Буррен.[1] Я стояла там, и мне казалось, что ночь что-то нашептывает мне на ухо, что ветер чувствует мою боль. В шорохе листьев у стены я расслышала шепот, который вдруг стал громче воя, доносившегося из темноты. Собака Филлис Лайонс лаяла на луну, но потом замолчала, причем так же внезапно, как и начала. А шепот не умолкал.

Я чувствовала, что начинаю подпевать тихой песне ночи, начинаю произносить вслух: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда… »

Что означает слово «предумышленный»? Это продуманный план или некая мысль, которая появляется в самый последний момент? Я завернула ребенка в белое одеяло и запечатала в пластиковый саван. Потом отнесла его в старый дом, который стоял неподалеку. Это были частично освещенные фонарем руины, увитые плющом и шиповником, окруженные зарослями крапивы. Когда-то среди этих обсыпающихся стен играли дети, а потом спали под соломенной крышей, надежно защищающей их от непогоды. Это было очень давно – и дети, и соломенная крыша. Спотыкаясь, я прошла по каменным плитам, покрытым травой и чертополохом, который пробивался сквозь трещины в полу. Я положила ее на заросли вьюнка и вырыла могилу возле стены. Сад был запущенный. Низкая каменная стена обозначала его границы. Летом здесь буйно разрасталась сирень и давно забытая слива роняла на землю спелые плоды.

Я хотела дать ей имя. Каждому человеку нужно имя, чтобы оставить свой след на земле, вне зависимости от того, как долго он на ней продержится.

– Джой,[2] – прошептала я.

Она могла бы принести нам столько радости! Мое тело болело, кровоточило, страдало из-за того, что оно потеряло, но, когда я ушла оттуда, мой разум был исполнен холодной, решительной силы, в которой не осталось места для горя или сомнений.

В коридоре я задержалась перед зеркалом. Полнота, которую я набрала во время беременности, казалось, сошла с моих щек. Глаза были стального голубоватого оттенка. Это были глаза незнакомки, глядевшие на меня из-под припухших век то ли вопросительно, то ли с отвращением. Мои светлые волосы, покрытые потом и грязью, казались темными. Меня было невозможно отличить от женщины, которая раньше прошла по этой дорожке, но я без усилий сбросила старую оболочку и вступила в новую.

Я спала, просыпалась и снова засыпала. Я не помню снов. Звезды начали меркнуть на востоке. Я пошла в душ, чтобы смыть с себя грязь. Сожгла одежду, полотенца и коврик в ванной. Помыла пол и стены. Выбросила желтые розы. Какая-то птица за окном кухни начала пронзительно чирикать, другие подхватили ее песню. Так прошло утро.

Я позвонила Мириам и сказала, что несколько дней поработаю дома. В офисе я не могу сосредоточиться, а мне надо подготовить таблицы и сделать несколько звонков.

Потом с буровой позвонил Дэвид. Я сказала ему, что наш ребенок зашевелился. Словно бабочка, чьи крылышки трепетали под моим сердцем.

Слова превратились в пепел у меня во рту, но я их произнесла. В ответ я услышала вздох, словно он положил ладони на мой живот и почувствовал движение ребенка.

Повсюду, в трещинах и расщелинах этих стен, в уголках и закоулках старого дома, после всего, что произошло с тех пор, как я переехала сюда, голоса шептали: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда…»

Глава вторая Сентябрь 1993 года

Карла Келли повсюду. Она лицо линии модной одежды для будущих мам «Ожидание». Я вижу ее на рекламных щитах и навесах на автобусных остановках, в глянцевых журналах. Белые зубы, пухлые розовые губы, длинные светлые волосы и это выражение карих глаз, полное янтарного удовлетворения. Просто настоящая матушка-земля с присущей ей манерой поведения и очарованием.

Сейчас, если разговор заходит о беременности, первым делом берут интервью именно у нее. Она ведет колонку в газете «Уикли Флэр», которая называется «Дневник моей беременности»: как оставаться сексуальной и не потерять чувство вкуса на протяжении этих длинных девяти месяцев. Постоянно делает рекламу «Ожидания». Следует заметить, что она подходит к работе профессионально.