Теперь нас пятеро - [2]
— Хочу войти. — Как странно, — говорила Лиза, старшая, остальным (они собирались вокруг нее, точно вокруг учительницы). — Вы ничего не слышали? Мне показалось, кто-то тихонько скулит… Чей это может быть голос, очень интересно? Это рак-отшельник так скулит? Или морской слизняк, мелкий такой?
Обычно в нашей семье трое старших детей объединялись против троих младших. Лиза, Гретхен и я помыкали остальными, точно слугами, и жили припеваючи. Но на острове все правила отменялись, разве что верхний этаж противостоял нижнему, то есть все объединялись против меня. На сей раз жилье оплачивал я, а значит, лучшую комнату я приберег для себя. В соседнюю вселилась Эми, по другую сторону от нее обосновались наш брат Пол, его жена и их десятилетняя дочь Мэдди. Так заполнились все комнаты с видом на океан. Остальные приехали позже и довольствовались остатками. У Лизы и отца окна выходили на улицу. Комната Гретхен, тоже окнами на улицу, была обставлена с расчетом на паралитика. С потолка свисали электрифицированные лебедки. Они служат, чтобы приподнимать или опускать на кровать тело, на которое надета специальная «сбруя». «Комнаты горничной» тут не было: для этого коттедж, как и все соседние, был слишком новый и навороченный. Дома на сваях — местная традиция, но теперь их все чаще реконструируют — устраивают внизу стандартные цокольные этажи. У каждого коттеджа по-прежнему есть свое особенное имя — непременно пляжной тематики. И покрашены дома в веселенькие пляжные цвета. Но после 1996-го, когда на побережье обрушился ураган «Фрэн», остров стали застраивать в стиле обычного пригорода: возводят этакие особняки, преимущественно трехэтажные. Наш коттедж оказался огромным и просторным. Кухонный стол — на двенадцать персон, целых две посудомоечные машины. Картины на стенах — сплошь маринистика: волны, маяки, да непременные буковки «V» — стенограммы полета чаек — на небосклоне. В гостиной висело изречение, вышитое крестиком: «Старые дайверы не умирают: они просто склеивают ласты». Рядом висели часы с круглым циферблатом без цифр. Точнее, цифры громоздились вперемешку внизу циферблата — словно отклеились. А выше шла надпись: «Да какая разница!»
Эта фраза к нам прицепилась: если кто-то спрашивал: «Который час?», — мы отвечали: «Да какая разница!»
За день до нашего приезда на море газета News & Observer, выходящая в Роли, напечатала некролог Тиффани. В тексте, написанном Гретхен, сообщалось, что наша сестра тихо скончалась у себя дома. Как будто умерла она от дряхлости и в собственном доме. Но что тут еще напишешь? На сайте газеты появились комментарии читателей; один написал, что Тиффани частенько заходила в видеопрокат в Соммервилле, где он работал. Когда у него разбились очки, она подарила ему другие, с помойки, где собирала материалы для своих коллажей. А еще, написал он, подарила ему журнал «Плейбой» 1960-х годов с фотосессией «Сладкоголосая попка юности».
Все это было очень интересно, так как мы сами мало знали собственную сестру. Каждый из нас на определенном жизненном этапе отдалялся от семьи: нужно же сформировать свою индивидуальность, из типичного представителя рода Седарисов сделаться Седарисом в своем специфическом роде. Вот только Тиффани, отдалившись, так больше и не приблизилась. Могла пообещать, что приедет домой на Рождество, но в последний момент всегда чем-нибудь отговаривалась: опоздала на самолет, загружена работой. То же самое происходило с летним отдыхом. «Но мы-то все сумели выкроить время», — говорил я, вполне сознавая, что ворчу, как обидчивый старик. Когда Тиффани не приезжала, все мы расстраивались. Правда, каждый по своим причинам. Даже если в тот конкретный момент ты не ладил с Тиффани, нельзя было отрицать, что она устраивает великолепное шоу: входит драматично, оскорбляет тебя с профессиональным блеском, не переводя дух, а после себя неизбежно оставляет хаос. Сегодня она швыряет в тебя тарелку, а завтра создает из ее осколков потрясающую мозаику. Когда альянс с кем-то из братьев или сестер сгорал в огне раздоров, она заводила дружбу с другим братом или сестрой. Никогда не выпадало ни минуты, когда Тиффани ладила бы со всеми сразу, но с кем-нибудь из родни поддерживала контакты непременно. В последние годы это была Лиза, но вообще-то все мы поочередно побывали в этой роли. В последний раз Тиффани отдыхала с нами на Эмералде в 1986-м. «Да и то — три дня побыла и уехала», — напомнила нам Гретхен.
В детстве, приезжая на море, мы только и делали, что купались. Подростками приобщились к культу загара. Когда лежишь на солнцепеке в полубессознательном состоянии, беседа течет каким-то специфическим образом, который мне всегда нравился. Этим летом, в первый же день, мы разложили на песке коврик, уцелевший с нашего детства, расположились на нем бок о бок и стали перебрасываться историями про Тиффани. — А помните, как она отмечала Хэллоуин на военной базе? — А как пришла на папин день рождения с подбитым глазом?
— А мне запомнилась девица с какой-то вечеринки, много лет тому назад, — начал я, когда очередь дошла до меня. — Девушка рассуждала о шрамах — мол, как было бы ужасно жить с шрамом на лице. А Тиффани сказала: «А вот у меня на лице есть маленький шрам, но я не переживаю». А девица: «Ну-у-у… была бы ты красивая, переживала бы». Эми прыснула, перекатилась на живот:
Американский писатель Дэвид Седарис разделяет человечество на тех, кто с отвращением рассматривает в зеркале собственную, перекошенную от жадности и измазанную шоколадом физиономию, и тех, кто сидит в кресле и смотрит телевизор.
Дэвид Седарис явно стоит особняком среди авторов современных бестселлеров в категории "Художественная литература". Писателем Дэвид Седарис стал в сорок лет, но его дебют в жанре юмористической прозы быстро принес ему успех. В 2001 г. журнал "Тайм" признал Седариса юмористом года, а в 2004 его книга "Одень свою семью в вельвет и коттон" поднялась на первую строчку списка "Нью-Йорк таймс". Сборник "Нагишом" состоит из семнадцати историй, написанных от первого лица. Умение подметить необычное и смешное в заурядных на первый взгляд ситуациях делает литературную манеру Седариса неповторимой.
На примере собственной семьи писатель Дэвид Седарис перечисляет неприглядные приметы процесса, превращающего нормальных людей в ценителей искусства.
Писатель Дэвид Седарис недоумевает, почему компьютеры занимают человечество больше, чем такие интересные вещи, как наркотики и борьба против живых мертвецов.Иллюстратор Джон Хан.Впервые материал «Перфокарты на стол» был опубликован в журнале Esquire в 2006 году.
Напоминая, что Camel курят бездарные поэты, Salem — конченые алкоголики, а Merit — помешанные на сексе маньяки, писатель Дэвид Седарис рассказывает о том, как бросить курить.
Писатель Дэвид Седарис рассказывает, как это трудно — придумывать подарки, как еще труднее их искать и как совсем невыносимо, когда они начинают с тобой разговаривать.Перевод Светланы Силаковой. Фотограф Питер Рисет (Peter Riesett).
Вы верите в судьбу? Говорят, что судьба — это череда случайностей. Его зовут Женя. Он мечтает стать писателем, но понятия не имеет, о чем может быть его роман. Ее зовут Майя, и она все еще не понимает, чего хочет от жизни, но именно ей суждено стать героиней Жениной книги. Кто она такая? Это главная загадка, которую придется разгадать юному писателю. Невозможная девушка? Вольная птица? Простая сумасшедшая?
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
«Когда быт хаты-хаоса успокоился и наладился, Лёнька начал подгонять мечту. Многие вопросы потребовали разрешения: строим классический фанерный биплан или виману? Выпрашиваем на аэродроме старые движки от Як-55 или продолжаем опыты с маховиками? Строим взлётную полосу или думаем о вертикальном взлёте? Мечта увязла в конкретике…» На обложке: иллюстрация автора.
В этом немного грустном, но искрящемся юмором романе затрагиваются серьезные и глубокие темы: одиночество вдвоем, желание изменить скучную «нормальную» жизнь. Главная героиня романа — этакая финская Бриджит Джонс — молодая женщина с неустроенной личной жизнью, мечтающая об истинной близости с любимым мужчиной.
Популярный современный венгерский драматург — автор пьесы «Проснись и пой», сценария к известному фильму «История моей глупости» — предстает перед советскими читателями как прозаик. В книге три повести, объединенные темой театра: «Роль» — о судьбе актера в обстановке хортистского режима в Венгрии; «История моей глупости» — непритязательный на первый взгляд, но глубокий по своей сути рассказ актрисы о ее театральной карьере и семейной жизни (одноименный фильм с талантливой венгерской актрисой Евой Рутткаи в главной роли шел на советских экранах) и, наконец, «Был однажды такой театр» — автобиографическое повествование об актере, по недоразумению попавшем в лагерь для военнопленных в дни взятия Советской Армией Будапешта и организовавшем там антивоенный театр.