Теория нравственных чувств - [22]

Такая забота с его стороны совершенно неуместна и предполагает в нем сознание собственного значения, которое не может быть признано прочими людьми.

Характер поступков обыкновенного человека должен состоять главным образом в скромности, в простоте и даже в некоторой неряшливости, лишь бы только последняя не нарушала общепринятых правил приличия; если же он желает отличиться от прочих, то может достигнуть этого только несомненными достоинствами. Он должен стараться привлекать к себе внимание других, чтобы уравновесить влияние знатных людей, естественно простирающееся на все, что зависит от них; а для этого у него не имеется других средств, кроме физического труда и быстроты своего ума. Он должен поэтому заботливо развивать их и приобретать на избранном поприще обширные сведения и высокую степень искусства; дарования его должны бросаться в глаза разумными предприятиями, важным знанием и трудностью их, а также неутомимым преследованием цели. Честность и благоразумие, великодушие и искренность должны отличать все его поступки в обыденной жизни; он должен предпочитать ситуации, требующие проявления великих дарований и добродетелей, а не такие, успех которых вызывает только одобрение. С какой страстью смотрит человек умный и честолюбивый, но неизвестный на блестящий случай, доставляющий ему возможность обратить на себя всеобщее внимание! Нет обстоятельства, которым он пренебрег бы, коль скоро ему представится такой случай. Он смело встречает гражданские смуты, внешние войны: в пролитой ими крови, в сопровождающих их потрясениях он с восторгом видит страстно желаемые обстоятельства, которые сосредоточат на нем внимание и восхищение людей.

Наоборот, человек, занимающий высокое место по своему званию или по рождению, все достоинство которого состоит в добропорядочном поведении и в соблюдении правил приличия, может быть удовлетворен скромной известностью, и так как у него нет возможности получить более широкой известности, то он не стремится утруждать себя тем, что сопряжено с трудностями и опасностями. Наибольшая слава, о какой он мечтает, это – обратить на себя внимание на балу, а наибольший подвиг его – удачная любовная интрига. Ему ненавистны гражданские смуты, и это вовсе не потому, что он любит народ, ибо знатные редко считают простолюдинов за таких же людей, как они сами; а также и не по недостатку храбрости, ибо они редко не обладают ею, а потому, что он чувствует, что не имеет дарований, необходимых при данных обстоятельствах, и общественное внимание будет обращено не на него, а на других людей.

Он может, правда, иногда броситься в опасность, отправиться в поход, в особенности если это становится модным делом, но он приходит в трепет при одной мысли о положении, требующем продолжительного и непрерывного терпения, ловкости, твердости, внимательности. Такие качества редко встречаются в людях высшего звания. Вот почему во всех государствах, даже монархических, самые важные должности, как и самые незначительные, поручаются обыкновенно людям, рожденным в средних слоях общества; последние возвышаются собственными дарованиями и ловкостью, несмотря на сопротивление и зависть тех, кто по рождению своему начальствуют над ними и кто, высказав свое презрение к ним и зависть, считают за честь согласиться на такое унизительное подчинение, которое им приятнее было бы встретить к самим себе со стороны всех людей.

Лишение того господства над чувствами прочих людей, которое так легко доставляется нам при содействии власти, делает подобную потерю невыносимой. Когда семейство Македонского царя шло за колесницей Павла Эмилия13, то оно привлекало к себе такое же внимание римского народа, как и сам победитель: дети побежденного царя, по нежному возрасту своему не понимавшие своего положения, производили сильное впечатление на толпу и возбуждали в ней чувство тягостного и глубокого сострадания, несмотря на ликование по случаю общественного торжества. Сам царь Македонии тоже шел за колесницей победителя; он, казалось, был глух и лишен всякого сознания о постигшем его великом бедствии; его друзья и министры следовали за ним, часто обращая свои взоры на развенчанного государя, и горько плакали. Внешний вид их говорил, что они были заняты не своим собственным, а его несчастьем. Гордые римляне, напротив, смотрели на него с презрением и не находили заслуживающим сострадания человека, имеющего слабость продолжать жить среди такого ужасного бедствия. А между тем в чем же состояло это бедствие? По словам большей части историков, он находился до конца своей жизни под покровительством могущественного и великодушного народа; он пользовался довольством, покоем, безопасностью, которые могли бы даже возбудить зависть и которых он не мог лишиться, несмотря ни на какие свои ошибки, но его не могла уже окружать восхищенная толпа одураченных людей, льстецов, рабов, которая некогда следила за малейшим его движением. Он не мог уже возбуждать восхищения к себе; он лишен был возможности быть предметом уважения, благодарности, любви, поклонения. Чувства всего народа уже не могли более настраиваться его чувствами. Вот в чем состояло невыносимое бедствие, по-видимому, лишившее Македонского царя всякого рассудка и заставившее его придворных забыть о собственном несчастье, бедствии, которое невозможно было пережить, по мнению гордых римлян.