Теория каваии - [52]
Эпилог. Сумерки каваии
Кавайные рисунки на стенах Освенцима
Когда я только вынашивал замысел книги о каваии, то волновался, как бы по форме не вышла пародия на книгу Сюдзо Куки «Структура ики» (1930)[201]. Куки тоже начал писать свой трактат за границей, во время стажировки на юге Франции. Но когда я приступил к своим разысканиям, я понял, что мои опасения напрасны. Куки рассуждал об ики как об эстетике, проводил резкое различие между внутренним и внешним, рассматривал всевозможные выражения и проявления феномена, отделял естественное от искусственного, обо всем этом он размышлял стройно и систематично.
В отличие от ики, которое сформировалось в сравнительно ограниченном хронотопе эдосского мира куртизанок, в случае с каваии приходится иметь дело с разными существенными элементами, которые нельзя сравнивать друг с другом, и число их очень велико. Все эти элементы находятся где-то на границе между прекрасным и гротескным: сюда относится крошечное, незрелое (несовершенное), вызывающее ностальгию — и еще масса всего прочего. В японской культуре все это части одной непрерывно развивавшейся тенденции, однако в сегодняшнем глобализированном мире эта тенденция превратилась в источник гигантской культурной индустрии. С одной стороны, каваии можно понимать как флирт, разновидность стратегии манипулирования и подчинения, а с другой стороны, это просто дейктическое действие; иными словами, имеется в виду сам жест, когда указывают на что-то милое и при этом визжат: «Каваиии!!!» При помощи таких жестов соблюдается этикет и постулируется близость сообщничества. Кроме того, в зависимости от гендера, каваии может принимать самые разные обличья. В условиях общества массового потребления образы каваии, к которым стремятся мужчины, во многих отношениях отличаются от тех, которые привлекают женщин, да и места, куда те и другие отправляются в поисках кавайного, тоже не одни и те же.
Когда мы сталкиваемся с таким многосторонним явлением, как каваии, мысленно проследить его шаг за шагом от корней до верхушки не получается. По необходимости приходится двигаться зигзагами, снова и снова отвлекаться, протягивать свои щупальца даже не на четыре, а на все восемь сторон, как осьминог. Если на первый взгляд может показаться, что в моей книге царит неразбериха, то это, конечно, может быть связано только с неподражаемыми мыслительными и писательскими способностями принца Куки, однако основная причина заключается в разнице между теми положениями и статусами, которые ики и каваии занимают в обществе.
Много о чем можно еще написать. Обозначить проблему — это хорошо, но есть в ней аспекты, которые достаточно трудно раскрыть. Остается ждать, что среди читателей найдутся профессионалы, готовые продолжить исследование вопроса.
В заключение я хотел бы поделиться своими впечатлениями от экскурсии в Освенцим, на которую я отправился во время поездки в Польшу в начале 1990-х; в ту пору страна еще не успела окончательно освободиться от социалистического уклада.
Освенцим был захвачен нацистами Третьего рейха во время Второй мировой войны, они же дали месту немецкое название Аушвиц. Концентрационный лагерь в настоящее время превращен в мемориальный музей, где на многочисленных примерах показано, как жестоко и бесчеловечно нацисты обращались с евреями. Одежда заключенных, чемоданы, протезы, парики, вставные зубы, все это вплоть до зубных коронок, снятых с убитых в газовых камерах, выставлено в стеклянных витринах вдоль стен. Есть даже такая экспозиция: на протяжении двадцати метров выставлены одни только состриженные волосы. Завершив осмотр, посетители могут спуститься в подвальную столовую и попробовать той еды, которой в свое время кормили заключенных. В самом начале, кроме меня, в музей вошло несколько десятков старшеклассников в кипах. Когда я поинтересовался, откуда они, один из них ответил мне по-английски, что из Тель-Авива. Израильские старшеклассники, точно японские школьники, приехавшие на осмотр святынь храма Хорюдзи[202], шумно протопали мимо меня, сели в автобус и поехали к следующему пункту экскурсионной программы.
Проходя по залам, я не почувствовал того потрясения, которого сам от себя ожидал. Ощущение было похоже на дежавю. Может быть, в этом стыдно признаваться, но мне кажется, я испытал своего рода скуку. Хоть и не слишком сильную.
До этого у меня перед глазами был образ Аушвица, почерпнутый из книг и фильмов — от «Человека в поисках смысла» Виктора Франкла до «Большой красной единицы» (1980) Сэмюэла Фуллера. Количество выставленных напоказ вещей и останков покойных вовсе не поражало. Если разобраться, весь музей скорее вызывал ощущение неумелой пропаганды, панегирик СССР, сыгравшему роль освободителя.
Но, подойдя к помещению, где заключенные стирали свои вещи, я увидел нечто невероятное. На стене, ни много ни мало, были нарисованы два котенка совершенно круглых, кавайных очертаний. Потом я заметил еще один рисунок: мальчик и девочка мило плещутся в воде с простодушными выражениями на лицах, как у ангелов. Вот еще рисунок: мальчики верхом на лошадях вброд переходят реку. Мне попадались и другие рисунки, изображающие детей. Само собой разумеется, в то время в подобном месте рисовать на стенах было запрещено. Очевидно, это было нарисовано по указанию руководства кем-то из тюремщиков (или нарисовать было приказано заключенному). С каким же чувством смотрели на эти рисунки евреи, изможденные невыносимым ежедневным трудом? В тот момент я ощутил всю дикость иронии лозунга «Труд освобождает», который висел над входными воротами лагеря.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Мэрилин Ялом рассматривает историю брака «с женской точки зрения». Героини этой книги – жены древнегреческие и древнеримские, католические и протестантские, жены времен покорения Фронтира и Второй мировой войны. Здесь есть рассказы о тех женщинах, которые страдали от жестокости общества и собственных мужей, о тех, для кого замужество стало желанным счастьем, и о тех, кто успешно боролся с несправедливостью. Этот экскурс в историю жены завершается нашей эпохой, когда брак, переставший быть обязанностью, претерпевает крупнейшие изменения.
Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В первом томе — частная жизнь Древнего Рима, средневековой Европы, Византии: системы социальных взаимоотношений, разительно не похожих на известные нам. Анализ институтов семьи и рабовладения, религии и законотворчества, быта и архитектуры позволяет глубоко понять трансформации как уклада частной жизни, так и европейской ментальности, а также высвечивает вечный конфликт частного и общественного.
Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях.
Оноре де Бальзак (1799–1850) писал о браке на протяжении всей жизни, но два его произведения посвящены этой теме специально. «Физиология брака» (1829) – остроумный трактат о войне полов. Здесь перечислены все средства, к каким может прибегнуть муж, чтобы не стать рогоносцем. Впрочем, на перспективы брака Бальзак смотрит мрачно: рано или поздно жена все равно изменит мужу, и ему достанутся в лучшем случае «вознаграждения» в виде вкусной еды или высокой должности. «Мелкие неприятности супружеской жизни» (1846) изображают брак в другом ракурсе.