Теория дрона - [24]
«Мы молим Аллаха, чтобы столкнуться с американскими солдатами, которых можно убить. Мы не можем сражаться против падающих с неба бомб»>167. Американские офицеры обожают повторять эти слова жителя афганской деревни, которые приводит New York Post в своих презентациях о дронах в формате Power Point; они видят в них подтверждение неумолимой эффективности их нового оружия.
Делая сражение невозможным, превращая вооруженное насилие в расправу, все направлено на то, чтобы уничтожить волю к сопротивлению у солдат противника. Потому что, если «перспектива смерти как таковая не может подорвать волю к сопротивлению… дело обстоит совершенно иначе с бессилием, которое порождает неизбежность смерти, объявленной некоей инстанцией, с которой невозможно сражаться»>168. Поэтому дрон, как объясняет генерал-майор ВВС Чарльз Данлап, «дает нам возможность подорвать дух повстанцев»>169. Идея не нова. Сэр Джон Баготт Глабб уже сформулировал ее практически слово в слово, говоря о воздушных бомбардировках, которые осуществляли британцы при подавлении туземных восстаний в период между двумя мировыми войнами: «Их несомненное моральное воздействие в значительной степени связано с деморализацией, которую они вызывают у человека племенного склада, с возникающим чувством бессилия от невозможности эффективно отразить атаку» >170.
Речь идет о войне при помощи внушаемого страха, что уже давно не скрывается: «Американская воздушная мощь с ее точечными атаками является эквивалентом (в куда большем масштабе и с большей эффективностью) того воздействия, которое пытаются произвести повстанцы… при помощи импровизированных взрывных устройств»>171. Все сказано яснее некуда: если не принимать в расчет продвинутые технологии, эквивалентом атак при помощи дронов являются теракты с использованием бомб. Дроны – это оружие государственного терроризма.
Стратегам ВВС, разумеется, известны «исторические» возражения теоретиков антиповстанческой войны. Вспомните об уроках прошлого, говорят они им. То, что вы называете новой стратегией, уже не раз было опробовано, со вполне конкретными результатами. Ваша доктрина «контроля с воздуха» не что иное, как стратегия авиабомбардировок, которую применяли Королевские ВВС в период после Первой мировой войны, чтобы «дезорганизовать противника, уничтожать деревни и заставить местное население признать британский мандат»>172. Эта политика, напоминают они, привела к весьма болезненному провалу. Остается только процитировать британского офицера, который в 1923 году подвел ее итог, приводя удивительно современное описание порочных последствий стратегии, которая напоминает ту, что сегодня, три поколения спустя, применяется в том же регионе: «Заставляя жителей бежать из своих домов в состоянии полного отчаяния, рассеивая их по соседним кланам и племенам, наполняя их сердца ненавистью к тому, что они считают “бесчестными” методами ведения войны, эти атаки производят именно тот политический эффект, которого в наших же интересах стоит избегать. А именно глубокое озлобление пограничных племен, которые уверенно от нас отдаляются»>173.
Как туманно выражается Ангелина Магиннесс, офицер разведки при штабе командования специальными операциями, с учетом «исторических уроков контроля с воздуха, которые подсказывает опыт Королевских ВВС, интересно, что некоторые выдающиеся теоретики военно-воздушных сил сегодня предлагают этот вариант в качестве альтернативы массированного использования наземных сил в антиповстанческой стратегии» >174. Она выдвигает еще более конкретные упреки против сторонников аэроцентричной модели, обвиняя их в фундаментальном непонимании самой сути антиповстанческой стратегии: «Мейлинджер не в состоянии понять подлинной природы восстания и борьбы с ним. Если во время операций их центром притяжения является население и если это население проживает, действует и отождествляет себя с наземной средой, то глупо считать, что США могут изменить характер антиповстанческой войны в указанном направлении и не потерпят при этом поражения… Восстание по своей природе главным образом направлено на территорию; из чего с необходимостью следует, что антиповстанческие кампании должны иметь ту же направленность»>175.
Метафизический спор между небом и землей: можно ли возвести антиповстанческую войну в ранг аэрополитики, не утратив ее духа? Конечно же, есть риск, что в ходе операции стратегия и политика вместе с ней потеряются за облаками.
Сторонники антиповстанческой войны при помощи дронов утверждают, что им удалось избежать традиционных недостатков за счет технического прогресса. Конечно же, в прошлом применение авиации «с негативным эффектом от неточного оружия и сопутствующими потерями имело больше недостатков, чем тактических преимуществ»>176. Но именно этот досадный исторический опыт, продолжают они, породил веру в «трюизм, согласно которому бороться с повстанцами означает “топтать землю сапогом” и воздушная мощь контрпродуктивна»>177. Но все это уже позади: дрон является продуктом высоких технологий. Двойная революция пристального взгляда и точного выбора цели уже отправила, утверждают они, все эти возражения на свалку истории.
