Теория большого надувательства - [8]

Я позвал:

– Дэм, иди ко мне, мой мальчик! Дядя злой, дядя обидел тебя.

Чертёнок оставил в покое нос президента и очутился у меня на руках. Лицо и шея Драббаха были багрово-красного цвета. Он извергал ругательства в мой адрес, а я хохотал от души.

– Перестаньте ругаться, он этого не любит, – произнёс я с угрозой.

Мит Драббах с опаской посмотрел на чертёнка и… прекратил сквернословить.

– Это всего лишь электронная игрушка.

– Хороша игрушка, нос мне до крови разодрал!

Президент приложил к ране беленький капитулянтский платочек.

– Я хотел бы продать вашей фирме моё изобретение, хоть и жалко мне будет расставаться с Дэмом, – сказал я, гладя его по искусственной шёрстке и при этом выключая чертёнка.

– Сколько вы хотите? – спросил Драббах, приходя в своё обычное невозмутимое состояние.

– Три миллиона долларов наличными! – был мой ответ.

Он на секунду задумался и тем, что он сделал потом, удивил меня, наверное, гораздо больше, чем я его. Он отложил в сторону носовой платок, выдвинул ящик письменного стола, извлёк оттуда чудовищных размеров пистолет и направил его дуло мне прямо в сердце. Я успел лишь покачнуться вместе со стулом и Дэмом, безжизненно лежащим на моих коленях. И прежде чем грохнуться об пол, я услышал выстрел, почувствовал боль и понял, что умираю.

3

Бесконечно тёмную ночь прорезал луч света. Я очнулся от шума работающего двигателя, разлепил тяжёлые веки и увидел что-то белое прямо перед глазами. Что это такое? Похоже на материю. Уж ни в морге ли я под белой простынёй? Что-то сильно смахивает на простыню. Точно, простыня, накрывающая меня с головой.

Снова однажды испытанное чувство охватило меня, опять я сжался до объёма черепной коробки. Только мутное сознание, остальное всё чужое, не моё. Я попробовал пошевелиться. Руки и ноги двигались, но в пределах дозволенного, вероятно, были привязаны. Я приподнял голову, чтобы осмотреться. Так и есть – на руках наручники, пристёгнутые к носилкам, дальше темно, не видно. Странно, почему на мне военная форма? Какая-то пятнистая куртка ядовито-зелёного цвета…

Что-то напоминает этот трескучий шум. Господи, вертолёт! Я на борту вертолёта! Вот и покачивает, как и полагается. Как я здесь очутился? Я отчётливо вспомнил последние мгновения моего пребывания у Драббаха: огромный, увеличенный страхом револьвер, боль в грудной клетке, осознание того, что меня убили. Кстати, грудь действительно ноет где-то посередине. Может быть, меня везут в госпиталь? Но почему на вертолёте, в наручниках и почему в военной форме? Гадать бессмысленно. Не остаётся ничего другого, кроме ожидания.

Не знаю, надолго ли я заснул под монотонный треск пропеллера и, наверное, от сильной слабости. К тому же убаюкивала и болтанка. Я проснулся, когда вертолёт накренился, он заходил на вираж. Затем я услышал незнакомую речь. Кто-то вполголоса переговаривался по рации на восточном языке. Здорово напоминает японский. Я что, в Японию попал? Из Англии? Это же тысячи километров! Ничего не понимаю… Какие-то японцы!..

Вертолёт выровнял свой полёт и начал снижаться. То, что он окончательно сел, я понял буквально через несколько минут – корпус мягко встал на резиновые шасси. Не успели винты прекратить своё вращение, как дверца геликоптёра открылась, раздались крики, больше похожие на команды, на том же языке, носилки с моим телом подхватили люди и куда-то их понесли.

Они поставили носилки на пол лифта, хлопнули створки, мы стали проваливаться в преисподнюю. Где я теперь нахожусь? Какая цель преследуется? Если меня сразу не прикончили, значит я для чего-то нужен. А раз нужен, то есть шанс выбраться из этой истории живым.

Лифт остановился, крепкие руки снова подняли носилки, мы двинулись к какой-то намеченной точке, с трудом поворачивая в узких проходах. Наконец, те, кто меня несли, нашли то, что искали; они втащили меня в помещение, поставили ношу рядом с кроватью, сняли простыню – я притворился спящим – расстегнули наручники на руках и ногах, переложили меня на кровать, укрыли шерстяным солдатским одеялом, перебросились парой фраз и ушли, прихватив носилки с собой и прихлопнув дверь. Я остался один.

Как только они убрались, я подождал какое-то время, убедился, что японцы – если это всё-таки были японцы! – не собираются возвращаться, откинул одеяло и встал на ноги.

Голова закружилась, я чуть было не упал. Сколько я пролежал без сознания? Сутки, двое?… Штаны были тоже военного образца, с карманами на коленях; на ногах – высокие шнурованные ботинки из грубой кожи, какие обычно носят «зелёные береты». Я осмотрелся вокруг и невольно вздрогнул. Обстановка в помещении, в котором я очутился, почти один к одному повторяла обстановку моей комнаты у меня дома. Те же вещи, стоящие точно так же. Правда, сами вещи были другими. Вместо старенького телевизора и проигрывателя виниловых пластинок здесь имелся новейший, с огромным экраном японский телевизор, видеомагнитофон с набором кассет и роскошная стереоустановка со стопкой компакт-дисков, среди которых я заметил обложки альбомов группы «Финк Плой». На месте обшарпанного журнального столика в окружении двух потёртых кресел стоял стеклянный стол гораздо современнее моего и два кожаных кресла, такие симпатичные, что в них тотчас же хотелось сесть. Шкаф для одежды практически не отличался, разве что был изготовлен из светлого дерева. Я столкнулся с очередной загадкой, требовавшей объяснения. Почему вещи расставлены именно так, а не иначе? Совпадение? Логика подсказывала, что тут присутствует тайный смысл, пока неведомый мне.