Теология дополнительности - [35]

И тут важно отметить, что теология дополнительности в сущности подразумевает не только равнозначность Заветов. Она подразумевает, что в той же мере, в какой важны оба Завета, важен и… плюрализм. Иудаизм и христианство не просто создают пару, но через их парность обнаруживается также и теологический смысл любого плюрализма. Иными словами, бинокулярное мировоззрение, демократические принципы позволяют воспринять себя как прямое следствие Синайского откровения.

Теология дополнительности, таким образом, оказывается основой, поводом и пространством для диалога всех религий, оказывается теологией, обеспечивающий религиозный смысл диалогического мышления. И вот тут стоит обратить внимание на один момент, а именно на враждебность демократическим принципам одной из мировых религий – ислама.

Ислам, являющийся единственной религией, препятствующей восстановлению иерусалимского Храма, одновременно оказался и самой авторитетной силой, противящейся в современном мире демократии и плюрализму.

Место ислама

Действительно, среди народов, не принявших христианство, мусульманские народы выделяются своей явной неспособностью всерьез воспринимать демократические принципы. Они мыслят свою солидарность непременно как солидарность, противостоящую иудео-христианской цивилизации, и видят свою цель в том, чтобы перерождать и коррумпировать ее институты.

И Япония, и Индия, и даже Китай – по меньшей мере, в лице Тайваня и Гонконга, каждый по-своему, но оказались включенными в правовое содружество наций, оказались приписаны к иудео-христианской цивилизации. Только ислам, искусно имитируя демократическую фразеологию, откровенно использует ее для достижения своих узких политических целей(в Турции демократические изменения были связаны с отходом от ислама). Даже заигрывая с мировым коммунизмом, ни одна исламская страна, кроме Северного Йемена, не приняла его идей. Для ислама даже коммунизм выглядел недопустимой вестернизацией.

С чем это связано? По-видимому, с тем, что в качестве главной характеристики ислама в наши дни всплыла не столько его приверженность Корану, сколько его отрицание Библии. На треть состоя из мелочной полемики с иудаизмом и христианством, Коран преподносит себя как текст, предшествующий миру! Библия же представляется мусульманской традицией как искаженная версия Корана. Эта особенность (отрицание истинности плюрализма и истинности Библии) невольно видится необходимой внутренней характеристикой мусульманства.

И все же альтернативный подход возможен. Так римский шейх Абдалла Хади Палацци [35] не только признает Библию авторитетным источником, но и приводит места из Корана, которые, по его мнению, говорят и о возвращении евреев в землю Израиля (Сура 17. 104), и о том, что Иерусалим в такой же мере принадлежат евреям, в какой мусульманам принадлежит Мекка (Сура 2.145).

Шейх Палацци приводит в подтверждение своей сионистской позиции и другие исламские авторитеты. Например, в интервью газете Jewish Press, NY (04.03.03) Палацци рассказал: «Когда в конце Первой мировой войны евреи стали прибывать в Палестину, Шариф Аль Хуссейн, глава рода Хашимитов и мэр Мекки, заявил: «Мы наблюдаем то, что предсказано в Коране. Когда другие люди селились здесь, земля оставалась бесплодной. А теперь земля признала своих подлинных сыновей и приносит плоды».

В другой статье Палацци утверждает: «В некоторых исламских богословско-философских кругах зарождается новое понимание ситуации. Многие из нас сейчас готовы допустить, что враждебное отношение к Израилю было большой ошибкой – быть может, самой большой ошибкой, которую мусульмане допустили за последние полвека» «Говорит исламский ученый». Приложение к израильской газете «Вести» «Окна» 20.12.01

Подобному позитивному отношению ислама к иудаизму, отношению, готовому признать истинность Торы, можно предложить свои модели диалога. Например, такой ислам можно представить как пред-иудейский монотеизм, в отличие от христианства, являющегося монотеизмом пост-иудейским.

Действительно, ислам возник как своеобразная попытка вернуться к первозданному монотеизму. Мусульмане считают себя общиной Ибрахима – ханифа, т. е. возводят себя к тому «протоиудейскому» единобожию, которое исповедовал Ибрахим, как сказано: «Ибрахим не был ни иудеем, ни христианином, а был он ханифом предавшимся и не был из многобожников» (Сура 3.60 (67) ср. Сура 2.129). В этом импульсе возвращения к первоистоку заключен один из важнейших пафосов ислама, и диалог религий вполне бы мог осуществляться в этом направлении.

Между тем иудаизм и христианство выглядят в Коране уклонением от первозданной веры, которая только в исламе обнаруживает свою чистоту: «Что, Ибрагим, и Исмаил, и Исхак, и Йакуб, и колена были иудеями и христианами?» (Сура 2.134).

Этот ход внешне напоминает тот, который впоследствии был сделан протестантизмом. Лютер усмотрел в католической церкви отречение от первозданного христианства и решил его воспроизвести через голову католицизма. Магомет вроде бы сделал нечто подобное. Однако сходство далеко неполное. Лютер строил свою реформу на единственном источнике – Библии, которую он для лучшего понимания даже перевел на немецкий язык. Магомет же отверг Библию. Он о ней постоянно и даже как будто с уважением упоминает, однако в целом его реформа строится на откровенной подмене. Библию незаметно вытесняет Коран. На поверку это выглядит так, как если бы Лютер объявил фундаментальным источником не Библию, а какие-нибудь свои полемические трактаты типа «О рабстве воли».