Теодор Рузвельт. Политический портрет - [67]

Война стала всепоглощающей страстью Рузвельта. Даже свое выдвижение в 1916 году он поставил в зависимость от степени воинственности избирателей: «Было бы ошибкой выдвинуть меня в президенты, если только в характере народа не появится нечто героическое». Теперь он хотел номинации, хотел быть кандидатом, но кандидатом от республиканской партии, а не от прогрессистов, дело которых было обреченным. В милитаристском угаре он и не вспомнил о реформизме 1912 года.

За неделю до проведения конвента республиканской партии Рузвельт заклинал «избрать американского президента, а не вице-короля при германском императоре». Это была убийственная тактика для претендента, если учитывать влияние выходцев из Германии в республиканской партии и нежелание американского народа принять систему всеобщей воинской повинности. Конвент в Чикаго в июне 1916 года не мог избрать обгоняющего время полковника. Платформа республиканцев призывала к «честному соблюдению нейтралитета между воюющими сторонами». Вопрос о Рузвельте практически даже не обсуждался. Выдвинулась новая фигура ― верховный судья США Чарльз Эванс Хьюз, взгляды которого были достаточно туманны. Рузвельту ничего не оставалось как поставить на Хьюза, некогда охарактеризованного им как «Вильсон с бакенбардами». Еще не остыв от борьбы, он говорил: «Трудно представить себе более жалкую группу, чем республиканцы, выдвинувшие Хьюза. Они едва ли лучше, чем коррумпированные и лунатические дикие ослы, которые составляют ряды демократов под главенством этого хитрого, беспринципного и боязливого демагога Вильсона». Но чтобы не закрыть себе дорогу в будущее, Рузвельт был вынужден произнести, что он поддерживает Хьюза, «способного, прямого человека».

Вильсон оказался из всех наиболее дальновидным политиком. Он видел преобладающее стремление американского народа к миру и сыграл на том, что страна была удержана от войны. Чтобы пройти на повторный срок президентства, В. Вильсон избрал лозунг «Он удержал нас от войны». Это сработало безотказно, и мандат на следующие четыре года был получен в ноябре 1916 года. Но плодами этой победы Вильсон распорядился, по сути дела, аналогично тому, как призывал Рузвельт. Только сделал это более обдуманно. От «вооруженного нейтралитета» Вильсон быстро шел к войне. Перехват ноты Циммермана, в которой Мексике за объявление войны Соединенным Штатам обещалось возвращение «потерянных территорий в Нью-Мексико, Техасе и Аризоне», дал сторонникам войны последнее ― необходимый предлог. В один из моментов прозрения Вудро Вильсон дал оценку будущему: «Война означает автократию. Те, кто слезет с боевых коней, неизбежно завладеют контролем над страной, ибо мы будем зависеть от магнатов стали, нефти и финансов. Они будут править нацией». Американский империализм созрел, теперь он был готов к войне и лишь ждал сигнала.

Президент США Вильсон 2 апреля 1917 года взошел на трибуну перед собравшимися в одном зале сенаторами и членами палаты представителей. Он просил конгресс об объявлении войны за «повсеместное главенство права при помощи такого союза свободных народов, который принесет мир и безопасность всем нациям и сделает мир наконец свободным». В лице Вудро Вильсона американский империализм обрел деятеля более современной формации, не штурмующего безрассудно очередной Сан-Хуан, а трезво взвешивающего шансы Америки на лидерство.

Увы, не Рузвельту, потратившему десятилетия на пробуждение у элиты вкуса к международным авантюрам, а этому неожиданно оказавшемуся в кресле президента профессору придется перекраивать карту мира. Теодор Рузвельт видит для себя только один выход: набрать дивизию добровольцев, отправиться во Францию и там прославиться или умереть. Повторение в новом, грандиозном масштабе подвигов Сан-Хуана может всколыхнуть его сограждан и еще раз открыть ему путь в Белый дом. Рузвельт, желая достичь своей цели, пытался очаровать Вильсона. Он поставил недавнее послание Вильсона конгрессу наравне с «великими государственными документами Вашингтона и Линкольна». Понимая, к чему клонит его собеседник, президент кивнул на стол, заваленный предложениями от техасских рейнджеров, полковников из южных штатов, «конечно, не столь знаменитых». Рузвельт ушел даже несколько обнадеженный. («Мы запросто поговорили с президентом, и я бы сказал, что все улажено, не будь моим собеседником мистер Вильсон».) Вот именно. После встречи Вильсон сказал: «Он великий большой младенец».

Во многом повторяя карьеру своего знаменитого родственника (с той лишь разницей, что плацдармом была избрана демократическая партия), пост заместителя военно-морского министра занял Франклин Делано Рузвельт. По его просьбе военный министр Бейкер встретился с полковником. Существовала формальная преграда в виде отсутствия у Рузвельта военного образования, но он был полон решимости поставить на службу последнему предприятию весь свой авторитет. Прибывший в США с военной миссией маршал Жофр согласился, что американская дивизия во главе с экс-президентом США на французском фронте желательна. Однако цензура государственного департамента не пропустила слова несведущего в американской политике маршала. Жорж Клемансо в открытом письме президенту Вильсону также замолвил словечко: «Есть одно имя, которое символизирует всю желательность и привлекательность американской интервенции. Это имя Рузвельта... Его влияние, его престиж, искусство речи необходимы солдатам Франции». Клемансо, однако, как и Жофр, не совсем отчетливо понимал особенности американской политической арены. Вильсон поставил точку: «Я думаю, что лучший способ обращения с мистером Рузвельтом ― не замечать его». Если положение таково, что Рузвельта стало возможным игнорировать, приходится говорить о конце карьеры.